Андрей Белянин - Пастух медведей

Письмо написано и смято…
Долой пустые разговоры,
А за окошком пахнет мятой,
И я спешу задернуть шторы.
С какой-то затаенной дрожью
Раскрыть дневник воспоминаний.
Сесть за столом, где осторожно
Вдыхать осколки прошлых знаний.
Где с томиком Аполлинера
Гулять по пыльному Парижу…
Мерило чувств не знает меры.
И звезды вряд ли станут ближе.
В кармане хоть бы грош случайный,
Унылый таракан на блюде…
И остается вечной тайной —
Как зарабатывают люди?
Но, бросив горсть опилок в чайник,
С пустым желудком что скандалить?
Покажутся необычайны
Размеры неба и печали…
Холсты бессмысленны, а краски
Преступно ярки, как помада
Портовых шлюх. Оставим сказки,
Плеснем на дно стакана яда.
Мне не смешно… В моей России
Прошу в последнем прегрешенье
Ни хлеба, ни вина, а силы
Строки — на душу населенья!
В молчанье не найти ответа,
Хрипя в поту борьбы неравной.
С клеймом Иуды и поэта,
Не смея прикоснуться к храму
Души прозрачным хризолитом.
Почувствовать, что есть дорога
По линиям руки, пробитой
Ладони Бога…

Старых книг, юных снов бред,
Запах времени так прян…
Но тебя все равно нет,
Так чего же ищу я?
В твоем имени звон шпор,
Привкус стали и рев труб.
В твоем имени — приговор
Нарочито надменных губ.
Обещающий вечность взгляд
На равнине забытых тел…
В твоем имени трупный яд
Сарацинских зловещих стрел,
В твоем имени лязг мечей,
Обезумевших на крови,
Коронованных палачей
Вечно-вересковой любви!
Ты сама как роман в стихах,
Где рифмованность чистых чувств
Порождает недетский страх,
Запах меда и соли вкус.
Так слезинка с припухших век
Громогласна, как Благовест…
Где вознесся твой красный снег
На серебряный с чернью крест!

На гадальное блюдце легла чуть заметная трещина…
На верченом столе алфавитно-размеченный круг…
Ах ночная Тоска! Моя самая верная женщина
Из грядущих и прошлых любовниц, невест и подруг.
Я раскрою конверт с запечатанным девичьим локоном,
Чуть блеснут образа в повторенье лампадным огням…
Наша странная жизнь из каких только нитей ни соткана,
Или брошена вновь в перекройку нахлынувшим дням.
Надоело смотреть на бессмысленность встреч, размещающих
Нас на шахматном поле, где каждый стремится в ферзи.
Обреченный король уже сделал легко и отчаянно
Шаг на клетку вперед, понимая, чем это грозит…
Значит, первой умрет не моя утонченная лирика.
Значит, бесы не ждут петушиного крика вослед.
Все слова о любви возвышаются в ранг панегирика.
Все слова расставанья вплетаются в жесткий сонет.
Вот и строки письма ароматами дышат французскими…
Прикрываю глаза и пытаюсь поймать сквозь вуаль
Твой рассеянный взгляд, когда ты нарочито-искусственно,
Принимаешь меня, как свою ежегодную дань.
Эта страшная тень поглощает любимых и близких мне…
Ах, ночная Тоска, как приятен был твой произвол…
Но вернется рассвет, разгоняя химеры и призраки
И я первый вгоню в твое сердце осиновый кол!

Поэзия — привставшая на цыпочках…
Принцесса — танцевавшая на ниточках…
Как сцена ей мала… В театре кукольном
Страдает плоть нешуточными муками.
Вот жест под тайным знаком Скарабея.
Вот нож картонный в пальчиках злодея.
Не надо слез… По замыслу создателя,
Герой поверит проискам предателя.
Потом придут пираты и разбойники,
И, угрожая голосочком тоненьким,
Их атаман сверкает пистолетами
Пред королевскими блестящими каретами.
Наивно так… Но мы-то знаем истину!
Мы умудренно отмечаем мысленно —
Сюжет не нов, и реплики избитые,
И автор весь измучен простатитом,
Под жалкие аплодисменты зала.
Как это мило… Как нам надо мало!
Чтоб чувствовать себя всесильным Господом,
Пред каждым, кто чуть-чуть пониже ростом.
Но… Девочка! Остановись, ты плачешь
Над тем, что кукла падает? Иначе
Не может быть… А принц придет — поверь мне!
О, сколько стоит детское доверие…
А не придет, то мы изменим пьесу, —
Я сам пойду спасать твою принцессу…

Снег был бел.
Бел, как твоя фата,
Школьный мел,
Горний отсвет креста.
Я листал
Книгу без слов и цифр.
Умирал
Осени гипогриф.
Желчь и ярь
Разбеленный сменил бокан.
Бил звонарь
В одубелые лбы мирян.
Ты жила
Далеко, за полярным сном…
Три числа
Повелела отдать на слом.
Три строфы
Честно вывела в дневнике,
Крик совы
Растворялся невдалеке.
Три слезы,
Три попытки сойти с ума.
Яд гюрзы
Размешала в вине зима.
Белый трон —
Путь в поднебесье взрыт!
Лишь с икон
Кто-то кричал навзрыд…

Она давно не видит сны —
Она живет во сне…
Диск алюминиевой луны
Зажат в ее окне.
Разрезал шторы мертвый свет,
Но о ее плече
Поет шекспировский сонет
Погаснувшей свече.
Она по пальцам перечтет
Строй утренних забот,
Чуть задыхаясь, перечтет
Червленого Рембо.
В стакане остывает чай,
И терпкий аромат
Напоминает древний рай…
Как много лет назад
Она бродила там в цветах,
А мир был чист и свеж…
Она спала на облаках
Возвышенных надежд.
Ей ноги целовал прибой,
И неба свет не гас,
Казалось, все само собой
Свершится в должный час.
Там вздохи были так легки
Всему и всем назло…
А здесь гуляют сквозняки,
И крошится стекло.
Здесь обездвижен серый дом
С фатальностью раба.
Здесь под серебряным крестом
Лежит ее судьба,
И смерть узорчатым крылом
Уже коснулась лба…

Как началось начало?
Не знаю… Да, бог весть!
Ты меня не искала,
Не знала, что я — есть…
Но к ночи рухнуло небо,
И сплюнула яд гюрза, —
А наша судьба нелепо
Решилась поднять глаза.
Земля вспоминала вьюгу,
В зените смеялся зной,
И кони неслись по кругу,
Расчерченному не мной.
Горящая пентаграмма
Замкнула обхват лучей,
Где древнеиндийский Рама
Зажег хоровод свечей.
И годы влеклись за годом
Сквозь цепкие лапки дня…
Ты вырвалась на свободу
В том мире, где нет меня,
Где так хорошо и сухо,
Где выверен каждый взлет.
Обученная старуха
Вещает, что все пройдет…
Но разве хоть что-то значат
Законы, угрозы, лесть?
Все будет теперь иначе,
Ты знаешь, что я — есть!

Ты мне говоришь, что тебе постоянно снится
Неведомый мир, где реальное слито с чудом…
И ломкие пальцы пролистывают страницы
Такого былого, что даже поверить трудно.
Где каждый день из минут ожидания соткан
И даже стать на колени уже не волен…
Я должен молча смотреть на твой кружевной локон —
К чему кричать о своей любви или боли?
Стихи по ночам о тайном и сокровенном…
Какие слова! Какое упрямство страсти!
Поэзия прошлого, как аромат вербены,
Покажется сном, словно привкусом Высшей Власти.
Но время придет, — вспоминая слова молитвы
И горько и сладко, как в детстве, просить прощенья.
Березовый Бог, с опрокинутым небом слитый,
Позволит, как в осень, вступить в костер очищенья…
Тогда я коснусь щеки твоей легким ветром,
А может быть, каплей дождя охлаждая кожу
Фаянсовых ног, обожженных татарским летом,
И ты улыбнешься… И ты мне поверишь тоже.
Растай же вплоть до воздушного поцелуя!
Весь мир измени водопадом случайной ласки!
А я зимой тебе на стекле нарисую
Прекрасного принца, скачущего из сказки…