Анна Савина - Весна. Стихи.

«Что ищет в горах синеглазая женщина?» —
с улыбкой спросил бедуин.
Хотела ответить ему……… да нечего…
Мне просто необходим
побег от себя — в никуда…… в изгнание…
Я вновь обретаю Рай —
под небом горячих пустынь Иордании,
оставив вдали Синай.
И слушая ласковый, тихий шелест
поющих песков в ночи,
вдруг чувствую кожей, как дышит Вечность,
как грустно она молчит…
В горах, на рассвете, раскинув руки,
сбегаю с песчаных круч —
и жду, когда солнце нацелит в утро
свой первый слепящий луч…
Брожу по ущельям в потёртых джинсах,
впитавших всю пыль дорог.
Здесь нет никого — только я и птицы.
Здесь нет никого…
Лишь Бог…
На розовом склоне — пастуший домик —
в нём жарко пылает печь.
Старуха, молитвенно сжав ладони,
мечтает, устав, прилечь…
Но нет ей покоя, увы, и в старости —
уж посох дрожит в руках,
и все же она по привычке с радостью
на риск свой и вечный страх
уйдёт на неделю (на две) — в долины
с отарой овец одна —
лишь ветер ей будет трепать седины,
а солнце сменять луна…
Луна над горами — ах, это что-то!
И мне довелось не раз
с утёса, что вровень орла полёту,
смотреть в этот жёлтый глаз…
Срываясь душой в голубую бездну
пылающих южных звёзд,
в которой когда-нибудь я исчезну…
Когда-нибудь…
Не вопрос…
А нынче шагнув беззаботно к краю,
смотрю в леденящий зев,
и камешки молча в обрыв кидаю,
на чёрный валун присев…
Что может быть лучше такой забавы?
Но всё-таки ждёт меня
вечерний паром и залив Акабы
в нарядных, ночных огнях…
И новое утро в открытом море…
Рассветная песня волн…
В туманной завесе растает вскоре,
как дым, аравийский сон…
И снова я буду стоять беспечно
на стыке семи ветров
с мечтою о новых, пьянящих встречах
и жаждой других миров…

Ночь…
Рождество.
Центральная больница.
Второй этаж…… палата номер пять.
— Вам плохо, баба Маша?
— Нет…
— Не спится?
(во тьме тихонько скрипнула кровать)
— Пойти што ль побродить по коридору? —
старушка, встав, прошаркала к окну.
раздвинула коротенькие шторы:
— А снегу-то…… а снегу!!! Ну и ну.
Ты глянь, дорогу снова завалило —
машины завтра будут буксовать.
Ох… Господи… кого-то на носилках
завозят в отделение опять.
— Не к нам ли?
— К нам!
А Пётр-то Иваныч… устал, поди —
хирург наш дорогой.
Днём на ногах, а тут ещё и на ночь
больных везут.
— Работа…
— Боже мой.
Мороз ложился красочно на стёкла.
В загадочном сиянье фонарей
снежинки оседали неохотно
на кружево берёзовых ветвей.
И ангелов невидимые лица,
сквозь инея узоров колдовство
смотрели в окна маленькой больницы
в таинственную ночь под Рождество.
Слышна из коридора суматоха:
— Скорее! Пётр Иванович… Сюда!
К нам новенький…… Больному очень плохо…
— В сознании?
— В сознании… да-да…
И снова тишь.
— Ложитесь, баба Маша.
— Да, правда… чтой-то мне не хорошо…
Разволновалась(в возрасте-то нашем
волнение уже запрещено).
Но вдруг в окно увидела случайно,
как женщина спускается с крыльца, —
она лишь час назад сопровождала
больного — то ли брата, то ль отца
Расстроена (ещё бы!)
Прячет слёзы.
И вдруг:
— Ох, поскользнулась… Ай-яй-яй!
Упала… не встает.
Помилуй, Боже!
Вставай, моя хорошая… Вставай!
— Вы что там говорите, баба Маша? —
(соседка по кровати всё не спит)
— Да здесь…… упала женщина…… бедняжка.
— Не вижу… Где?
— Ну, вот же…… вот…… лежит.
Помочь ей надо как-то.
— Кто ж поможет?
Врачи теперь все заняты больным.
Старушка заметалась:
— Это что же?
Там человек…… упал…… а мы стоим.
Ночь на дворе — она не шелохнётся —
того гляди — замёрзнет через час.
Ох… сердце…… непривычно как-то бьётся…
Я мигом… я бегу уже… сейчас!
— Куда же Вы? Постойте, баба Маша!
Ну, что за беспокойная душа?!!!
Бабуленька, набросив старый плащик,
покинула палату, чуть дыша.
А ангелы участливо смотрели
старушке опечаленной во след,
фиксируя последние мгновенья
семидесяти выстраданных лет…
Не правда!
Жизнь — не только цепь страданий —
ведь счастье невозможно испытать,
другим свою любовь не отдавая.
Она привыкла радостно сгорать —
дарить тепло души и сердце людям —
незримо… бескорыстно и легко.
Смеялась: мол, от сердца не убудет.
«Я, кажется, забыла валидол…
на тумбочке, наверное, остался.
не важно…… мне бы женщине помочь.
как тяжело…… по лестнице спускаться…»
Метельная, рождественская ночь
на белых-белых крыльях уносила
тепло души уже к иным мирам —
старушки, что смогла прожить красиво,
и столь же благородно умерла —
не нА людях — на лестничной площадке,
к перилам прислонившись головой.
Лишь ангелы седой касались прядки
невидимой, заботливой рукой.

Вот летим мы с тобою на великах
по широкому полю вдоль берега —
и чем дальше — тем больше под горочку.
Ветер треплет на теле футболочку…
А глаза мои цепкие, быстрые —
различают далёкое…… близкое…
облака над озёрами, ельники…
перелески…… кусты можжевельника..
деревеньки…… церквушки…… калиточки —
все приметы российской глубиночки…
И весна, наконец-то, сподобилась —
разошлась, расцвела, распогодилась…
Тянет дымом с востока заманчиво —
жгут костры вездесущие дачники,
старики у плетня на завалинке
травят байки с утра, сушат валенки…
И такое до боли красивое
небо сочное… синее-синее —
закипело сиренью, черешнями…
Реки вспенились — бурные, вешние…
И летим мы с тобою на великах
по широкому полю вдоль берега…
Нас влекут уголки заповедные —
с родниками и тонкими вербами,
где в болотах за старой усадьбою
воздух пьян лягушиными свадьбами…
Только грех наблюдать за лягушками —
мы и сами с усами — послушай-ка —
сердце бьётся так гулко и радостно…
обними меня трепетно… ласково…
прошепчи еле слышное: «Анечка…»
поцелуй……… урони в одуванчики…
пусть в глазах моих плещется солнышко…
не жалей…… не робей…… пей до донышка…

Просто так надавать пощёчин
в беспощадной, большой игре,
рассмеяться и вместе кончить
в тёмной комнате на ковре…
От того, что сегодня небо,
свежим ветром сразив под дых,
нам сулило с тобой победы —
безусловные — на двоих…
Потому, что никто, похоже,
в этих древних, как мир, боях
никогда, так как ты, не сможет
прохрипеть в тишине: «Моя…» —
вырывая трофей зубами
у судьбы, у беды — сквозь бред,
истязая меня губами,
оставляя на коже след…
Нынче март, сумасшедше-свежий,
застаёт нас с тобой врасплох —
то, вливая по капле нежность,
то насквозь пропуская ток…
Словно птицы, срываясь с веток,
мы парим над землёй в ночи,
отдаваясь порывам ветра
без особых на то причин.
Нас влечёт то в поля, то в город,
то в охотничий домик — в лес —
без раздумий и долгих сборов
без резерва вакантных мест…
На дорожку — лишь чашка кофе.
Впереди — автострада…… снег…
твой красивый, знакомый профиль —
Богом данный мне человек…
На спидометре сто и больше.
В магнитоле привычно — джаз.
Я уверена: ты захочешь…
…прямо здесь…… и ещё сейчас…
Угадала? —) Всё чаще дышишь…
Но какого рожна, ответь,
прёшь на красный-то, блин? Гаишник
точно будет теперь иметь
нас обоих…… легко и грубо…
не отдашься — так хоть отдашь —
не права — так последний рубль,
и растратишь былой кураж…
Всё, проехали! Ну, не хмурься…
На обочине — не судьба…
Но зато впереди, по курсу
ждёт нас банька… потом изба…
озорной и душистый веник,
пар горячий… замёрзший пруд…
и ласкающих рук сплетенье,
и признанья любимых губ…
Пусть от вздохов смущаясь стены,
приглушают и звук, и свет…
Мы друг другу узнали цену,
как ни странно, за столько лет.
Чтоб теперь абсолютно честно,
под прицелом ревнивых глаз
хоть всю ночь заниматься сексом
бесконечно — как в первый раз…
Не стонать, не кричать в подушку —
а на полную — нате вам(!)
и ещё еле слышно в ушко
нежно-страстное: «Не отдам…» —
Никому — ни судьбе, ни смерти,
ни суровым шальным ветрам
ни единого сантиметра
я души твоей… не отдам…