Перси Шелли - Возмущение Ислама

Вы счастия желаете — но счастья
Нет в золоте, нет в славе, нет его
В уродующих играх сладострастья;
Обычай — ваш тиран, и для него
Свои сердца пустили вы в продажу.
Хотите вы, чтоб в вашей смерти ум
Забыл кошмары, снов тревожных пряжу;
Но смертный в смерти холоден, без дум,
И, если остается что, конечно,
Любовь, — ее сиянье дышит вечно.

Зачем скорбеть о прошлом и дрожать
Пред будущим! Когда я мог заставить
Вас в вольном мире радостно дышать,
И полному забвенью предоставить
Эмблемы ваших пыток — багрянец,
И золото, и сталь! Когда б могли вы
Вещать народам, из конца в конец,
Что вы отныне люди все счастливы,
Что лишь от рабства — Страх, Чума, Нужда,
Что больше лжи не будет никогда!

"Раз так, отлично, если ж нет, скажу я,
Ваш враг Лаон", но в тот же самый миг,
Злорадную победу торжествуя.
Внезапный страх и шум в дворце возник:
Из молодых воителей иные,
Как пчелы мед, впивали те слова,
Они проникли в смыслы их живые
И видели, что истина права;
Вскочил невольно каждый юный с трона, —
Их закололи вестники закона.

Со смехом в спину закололи их,
И раб, что был близ Деспота за троном,
Взял трупы, чтоб во мгле могил глухих
Кровавость тел под дерном скрыть зеленым;
Один, смелей других, пронзить хотел
Безвестного, но он сказал сурово:
"Прочь от меня, ты, тело между тел!"
И дерзкого сразило это слово,
Он выронил кинжал и сел без сил
На трон свой, — Юный вновь заговорил.

"О нет, вы недостойны сожаленья,
Вы стары, измениться вам нельзя,
И ваша участь — ваше же решенье;
От книги вашей славы кровь, скользя,
Струится наземь; в сказке, полной стона,
Жизнь будет правду в лучший день читать.
Теперь победа — вам. Я друг Лаона
И вам его теперь хочу предать,
Раз вы мое несложное желанье
Исполните. Я все скажу. Вниманье!

Народ есть мощный в юности своей,
В нем ценится Правдивость и Свобода;
Страна за гранью Западных морей —
Приют того великого народа;
Ему напиток Мудрости был дан
Той гордою и мудрою страною,
Что первою была меж прочих стран,
Когда простилась Греция с весною;
Теперь же просит помощи она
У той страны, что ею рождена.

Тот край Орлу подобен, что в лазури
Питает взор свой утренним лучом,
Бестрепетно плывя в теченье бури,
Когда Земля еще сокрыта сном;
Ты будешь новой жизнью над гробницей
Европы умерщвленной, Юный Край,
Твои деянья встанут вереницей
Прекрасных дум; цвети, преуспевай;
Твой рост — блеск дня, что ширится с рассветом.
Ты на Земле сверкнешь роскошным цветом.

У Вольности в пустыне есть очаг.
Под новым Небом возникают зданья,
Эдем еще безвестных, новых благ;
И те, которых бросили в скитанья
Тираны, там находят свой приют.
Хочу, чтоб Цитну в этот край свезли вы,
Где люди песни Вольности поют,
Где все, что здесь бездомны, там счастливы,
В Америку, от вас навеки прочь, —
Лаона я предам вам в ту же ночь.

Со мною поступите как хотите.
Я враг ваш!" Вдруг во взорах ста людей
Сверкнули как бы искристые нити,
Как изумруд в глазах голодных змей.
"Где, где Лаон? Зачем не за порогом,
Не здесь? Скорей! Исполним просьбу мы!"
— "Клянитесь мне ужасным вашим Богом!"
— "Клянемся им и бешенством Чумы!"
На них взглянувши ясными глазами,
Плащ сбросив, Юный молвил: "Он — пред вами!"

Чудовищная радость и восторг
По улицам распространились людным;
Безумный, задыхаясь, вдруг исторг
Из сердца звучный крик, в боренье трудном;
Кто умирал меж трупов в этот час,
Услышав перед смертью благовестье,
Закрыв глаза, в спокойствии погас;
Из дома в дом весь Город и предместья
Та весть веселым криком обошла
И отклики во всех сердцах нашла.

Рассвет зажегся в полумраке дымном, —
И вот открылся длинный ряд солдат;
Жрецы, с своим кровавым жадным гимном,
В котором мысли черные звучат,
Шли рядом; на блестящей колеснице
Средь ярких копий восседал Тиран;
С ним рядом, в этой длинной веренице,
Был Призрак, нежным светом осиян,
Пленительный ребенок. И в суровых
Цепях Лаон — свободный и в оковах.

Босой, и с обнаженной головой,
Он твердо ждал пылающего гроба;
И тесной был он окружен толпой,
Но ни в одном не шевелилась злоба;
Не побледнев, он был спокойно-смел,
В устах его не виделось презренья,
Как утро, на идущих он глядел,
Приняв свое великое решенье;
Как нежное дитя в дремоте, он
Со всеми и с собой был примирен.

Кругом был страх, злорадство и сомненье,
Но, увидав, что жертва так светла,
Толпа пришла невольно в изумленье,
И тишь в сердца глубокая сошла.
К костру идет процессия, в убранстве
Зловещем; сотни факелов немых
Лишь знака ждут в обширнейшем пространстве,
В руках рабов покорных; ропот стих;
И утро стало ночью похоронной,
Принявши свет, толпой рабов зажженный.

Под балдахином ярким, как рассвет,
На возвышенье, что с костром равнялось,
Сидел Тиран, блистательно одет,
Вокруг престола свита помещалась;
У всех улыбки, лишь у одного
Ребенка взор печален; окруженный
Немыми, вот уж гроба своего
Коснулся я, Лаон, неустрашенный;
Все острова, там в море, видны мне,
И башни, точно пламя в вышине.

Так было все безгласно в то мгновенье,
Как это можно видеть в страшный миг,
Когда, узнав удар землетрясенья,
Все ждут, чтоб вот еще удар возник;
Безмолвствовали все, лишь, умоляя
Тирана, тот ребенок говорил,
Он смел был, в нем была любовь живая,
Он за Лаона Деспота молил;
Малютка трепетала, как в долине
Меж мрачных сосен — листья на осине.

О чем он думал, солнцем осиян,
Средь змей? Среди всего, что необычно?
Чу! Выстрел — и сигнал для казни дан,
Чу! Новый выстрел прозвучал вторично.
А он лежит, как в безмятежном сне,
И факелы дымятся, — выстрел третий
Раздался в этой страшной тишине —
И в каждом сердце как порвались сети:
Все чутко ждут, дыханье затаив,
Чтоб вспыхнул пламень, ярок и бурлив.

Рабы бегут и факелы роняют,
Крик ужаса идет к высотам дня!
Они в испуге жалком отступают.
Вот слышен топот мощного коня,
Гигантский, темный, он с грозою сроден,
Он пролагает путь среди рядов,
И женский призрак, нежен, благороден,
На том коне; сияющий покров
На этой тени ласки и привета,
На этом стройном призраке рассвета.