Эдуард Асадов - Избранное

Поникнув, плечи быстро задрожали,
В усталом взгляде — колкая зима.
— Не надо, слышишь? Ну не надо, Галя!
Не так все плохо, ну суди сама:

Теперь такие шрамы медицина,
Конечно же, умеет убирать.
Ну, будет, будет… Вспомни-ка про сына,
Тебе нельзя мальчишку волновать.

— Кого мы ждём? — Галина просветлела. —
Серёжку жду. Наверно, будет славный!
— Ну то-то же, вот так другое дело.
Нельзя хандрить, Галина Николавна.

— Да, да, нельзя. Но ты не думай только,
Что я с Андрюшей встретиться боюсь.
Андрей мой не пустышка и не трус,
И шрам его не оттолкнёт нисколько.

И хоть в нем много мягкого тепла,
Но он, как я, от горя не заплачет.
Любовь же наша сквозь войну прошла,
А это тоже что-нибудь да значит!

А главное, тут ждёт его сюрприз,
Который буйствует уже, стучится…
Вот дай-ка руку… Чувствуешь? Как птица
В тугом силке, он бьётся вверх и вниз.

Андрей однажды мне сказал: «Галина,
Что скромничать — мы хорошо живём,
Но если б нам с тобой ещё и сына…» —
И он, вздохнув, прищёлкнул языком.

В работе нашей, в радости, в борьбе
Бывают дни-враги и дни-друзья.
Но день, когда затеплилась в тебе
Иная жизнь, ни с чем сравнить нельзя!

Сначала я о радости такой
Хотела сразу рассказать Андрею.
Но тотчас же решила: «Нет, постой!
Сама-то я всегда сказать успею».

Так слишком просто: взять вот и сказать.
Но нет, пусть это глупость, пусть каприз,
Однако я решила наблюдать,
Когда он сам заметит мой «сюрприз».

Пробушевав, осыпалась весна,
И Громов мой окончил институт.
Пришёл и крикнул весело: «Жена!
Вот мой диплом, а вот уж и маршрут!»

И, собирая мужу чемодан,
Решила я: теперь скрывать не надо.
Три месяца не сделали мой стан
Покуда примечательным для взгляда.

Но о «сюрпризе» глупо говорить!
Вот, Варенька, забавная задача!
«Сюрпризы» полагается дарить,
К тому же и внезапно, не иначе.

Ну как тут быть? Смекалка, выручай!
Стоп! Я куплю для малыша приданое
И на вокзале в самый миг прощания
Открою сумку, будто невзначай.

Тогда исчезнет сразу грустный взгляд!
Глядишь, глаза Андрея потеплели…
«Галинка! — он воскликнет. — Неужели?
Теперь нас будет трое? Как я рад!»

Он бережно возьмёт меня за плечи
И, наклонившись, скажет мне, любя:
«Спасибо, моя славная! До встречи!
Теперь нас трое. Береги себя!»

Да, так вот я и думала, когда
В тот вечер торопилась на вокзал.
И тут, как гром, нежданная беда,
Глухая брань… Удар… Потом — провал…

Запомнились лишь две фигуры в кепках,
Две пары крепко сжатых кулаков,
Две пары глаз, холодных, наглых, цепких,
Из-под нависших низко козырьков.

«А ну, постой! — один промолвил хмуро. —
Какой такой под мышкой тащишь клад?»
«Замри, — вторая буркнула фигура. —
Гляди, не вздумай кинуться назад!»

Когда большая грубая рука
Схватила сумку, я вдруг моментально
Не столько с целью, сколько машинально
К себе рванула сумочку слегка.

Ударили меня сначала в спину.
Потом… А, право, хватит вспоминать!
Как холодно у нас, я просто стыну.
Давай чаи, Варюша, распивать.

Мигнул в окошко вечер фонарём
И лучик протянул к душистой булке.
— Как странно, Галя, мы с тобой живём
Вот здесь, в одном и том же переулке,

А прежде не встречались никогда.
Хоть, может быть, и видели друг друга.
— Пусть так… Но там, где грянула беда,
Куда надёжней и верней подруга.

Хлещет дождь по листьям и по веткам,
Бьёт, гудит, упругий и прямой.
Дальний берег скрыт за плотной сеткой,
Дымчатой, холодной, слюдяной.

Пляшет дождь весёлый, голоногий,
Мутные взбивая пузыри.
Пляшет вдоль просёлочной дороги,
Бьёт чечётку с утренней зари.

Мало стука — он ударит градом.
Лес шумит от ледяной шрапнели…
А они стоят недвижно рядом
Под плащом высокой статной ели.

Дождь застал их на глухом просёлке,
По дороге к лагерю. И вот
Третий час колючие иголки
Их в лесу спасают от невзгод.

С четырех сторон — стена воды…
Кажется, ни людям, ни зверям
Не сыскать их даже по следам.
Впрочем, в дождь какие уж следы?!

В рюкзаке мешочек с образцами
Да промокших спичек коробок,
Маленький пакетик с сухарями,
Шесть картошин, соль да котелок.

Влажный ветер, рыща по округе,
Холодком колючим донимает
И озябших путников друг к другу
Все тесней и ближе придвигает.

Как странны невольные объятья!
Все яснее у груди своей
Грудь девичью под намокшим платьем
Чувствует взволнованный Андрей.

Надо б как-то сразу распрямиться.
Пошутить беспечно, отстраниться.
Только он, как раз наоборот —
Не назад подался, а вперёд.

Что виной тут: тихий посвист птицы,
Ветра ли пьянящего глоток,
Танины ли длинные ресницы,
Он и сам ответить бы не мог.

А Татьяна? Что же нынче с нею?
Где ледок её спокойных глаз?
Почему так ласково к Андрею
Вдруг прильнула девушка сейчас?

Кто сумеет разобраться в этом?
Право, глупо спорить и гадать!
Легче звезды в небе сосчитать,
Чем сердечным овладеть секретом.

Все сейчас красноречивей слов:
Тихий вздох, пожатие руки…
Что же это: новая любовь
Иль минутной вспышки огоньки?

С вышины сквозь толщу серых туч
Вниз скользнул весёлый тёплый луч,
А за ним, как будто в море хлеба,
Вспыхнул васильком кусочек неба.

Он был влажный, он был синий-синий,
Будто взгляд, знакомый с детских лет.
И казалось, он воскликнул: «Нет!»
Крикнул с болью голосом Галины.

Да, конечно, только показалось.
Ну какой там голос в самом деле?!
Только радость словно б вдруг сломалась
И метнулась в гущу старых елей.

Что ж потом? Ведь из любимых глаз
Хлынет столько неподдельной муки!
Огонёк свернулся и погас…
Сжались губы, и ослабли руки…

— Что костёр? Нет, нам не до костра. —
Голос сух и непривычно колок.
— Дождь уже кончается. Пора.
Скоро вечер. Поспешим, геолог!

— Нам, — сказал Андрей, — идти немного,
Лагерь наш вон там, за тем бугром.
Что ж, пошли, пока видна дорога.
Через час, я думаю, дойдём.

Вот и холм. И вмиг застыли двое:
Лагерь словно бурею смело,
А внизу чернело небольшое
Вовсе не знакомое село.