Джордж Байрон - Дон Жуан

Да… Юлия вздыхала и молчала,
Пока уж стало поздно говорить.
Слезами залилась она сначала,
Не понимая, как ей поступить,
Но страсти власть кого не поглощала?
Кто мог любовь и разум помирить?
Она вздохнула, вспыхнула, смутилась,
Шепнула: «Ни за что!» — и… согласилась!

Я слышал — Ксеркс награду обещал
За новое в науке наслажденья…
Полезная задача, я б сказал,
И, несомненно, стоит поощренья.
Но лично я, по скромности, считал
Любовь за некий вид отдохновенья:
Нововведений не ищу я — что ж?
И старый способ, в сущности, хорош.

Приятно наслаждаться наслажденьем,
Хотя оно чревато, говорят,
Проклятьем ада. С этим убежденьем
Стараюсь я уж много лет подряд
Исправиться, но с горьким сожаленьем
Я замечаю каждый листопад,
Что грешником я оказался снова,
Но я исправлюсь — я даю вам слово!

У музы я прощенья попрошу
За вольность. Не пугайся, образцовый
Читатель! Грех, которым согрешу,
Есть только маленькая вольность слова.
Я в стиле Аристотеля пишу.
У классиков устав весьма суровый;
Вот почему, предвидя злой укор,
Я о прощенье поднял разговор.

А вольность в том, что я предполагаю
В читателе способность допустить,
Что после ночи на исходе мая
(Что я уже успел изобразить)
Младой Жуан и Юлия младая
Успели лето целое прожить.
Стоял ноябрь. Но даты я не знаю,
Не разглядел: мешала мгла густая!

Отрадно в полночь под луною полной
Внимать октав Торкватовых размер,
Когда адриатические волны
Веслом и песней будит гондольер;
Отраден первых звезд узор безмолвный;
Отрадно после бури, например,
Следить, как выступает из тумана
Мост радуги на сваях океана!

Отраден честный лай большого пса.
Приветствующий нас у двери дома,
Где просветлеют лица и сердца
Навстречу мам улыбкою знакомой;
Отрадны утром птичьи голоса,
А вечером — ручья живая дрема;
Отраден запах трав, и тень ветвей,
И первый лепет наших малышей!

Отраден сбор обильный винограда,
Вакхического буйства благодать;
Отрадно из ликующего града
В обитель сельской лени убегать;
Скупому — груды золота отрада,
Отцу — отрада первенца обнять,
Грабеж — солдату, моряку — награда,
А мщенье — сердцу женскому отрада.

Отрадно неожиданно узнать
О смерти старца, чье существованье
Нас, молодежь, заставило вздыхать
О преизрядной сумме завещанья:
Иные тянут лет по двадцать пять,
А мы — в долгах, в надеждах, в ожиданье
Даем под их кончину векселя,
Процентами евреев веселя.

Весьма отрадно славу заслужить
Чернилами иль кровью, все едино;
Отрадно ссорой дружбу завершить,
Когда к тому имеется причина;
Отрадно добродетель защитить,
Отрадно пить изысканные вина,
Отраден нам родного неба свет,
Уроки и забавы детских лет.

Но выше всех отрад — скажу вам прямо
Пленительная первая любовь,
Как первый грех невинного Адама,
Увы, не повторяющийся вновь!
Как Прометен, бунтующий упрямо,
Украв огонь небесный у богов,
Мы познаем блаженство — пусть однажды,
Впервые утолив святую жажду.

Конечно, человек — престранный зверь,
И странное находит примененье
Своим чудесным склонностям. Теперь
У всех экспериментом увлеченье
Мы все стучимся в запертую дверь.
Таланты процветают, без сомненья.
Сперва поманят истиной, а там
Исподтишка и ложь, подсунут вам.

Открытий много, и тому причина
Блестящий гений и пустой карман:
Тот делает носы, тот — гильотины.
Тот страстью к костоправству обуян.
А все-таки — открытие вакцины
Снарядам антитеза. В ряде стран
Врачи от оспы ловко откупаются:
Она болезнью бычьей заменяется.

Мы хлеб теперь картофельный печем,
Мы трупы заставляем ухмыляться
Посредством гальванизма, с каждым днем
У нас благотворители плодятся,
Мы новые проекты создаем,
У нас машины стали появляться.
Покончили мы с оспой — очень рад!
И сифилис, пожалуй, устранят!

Он из Америки явился к нам,
Теперь его обратно отправляют.
Растет народонаселенье там,
Его и поубавить не мешает
Войной или чумой: ведь все друзьям
Цивилизация предоставляет.
Какая ж из общественных зараз
Опаснейшей является для нас?

Наш век есть век прекрасных разговоров,
Убийства тела и спасенья душ,
Изобретений и ученых споров.
Сэр Хэмфри Дави — сей ученый муж
Изобретает лампы для шахтеров.
Мы посещаем полюсы к тому ж.
И все идет на пользу человечью:
И Ватерлоо, и слава, и увечья.

Непостижимо слово «человек»!
И как постичь столь странное явленье?
Пожалуй, сам он знает меньше всех
Своих земных путей предназначенье.
Мне очень жаль, что наслажденье — грех,
А грех — увы! — нередко наслажденье.
Любой из нас идет своим путем,
Живет и умирает… А потом?

Ну что «потом»? Ни вы, ни я не знаем.
Спокойной ночи! Ждет меня рассказ.
Стоял ноябрь, туманы нагоняя;
Надвинув башлыки до самых глаз,
Белели горы. В скалы ударяя,
Ревел прибой. И в очень ранний час,
Покорное режиму неизменно,
Ложилось солнце — скромно и степенно.

Была, как часовые говорят,
«Глухая ночь», когда кричит сова,
И воет ветер, и в печи горят
Приветливо и весело дрова
И путника усталого манят,
Как солнечного неба синева…
(Люблю огонь, шампанское, жаркое,
Сверчков, и болтовню, и все такое!)

В постели донна Юлия была;
Спала, наверно. Вдруг у самой двери
Ужасная возня произошла…
Я, правда, в жизнь загробную не верю,
Но мертвых разбудить она могла,
Я заявляю вам, не лицемеря
Потом раздался голос: «Ах, творец!
Сударыня! Сударыня! Конец!

Сударыня! Хозяин за дверями,
Сюда ведет полгорода с собою!
Ах, я не виновата перед вами!
Я не спала! Вот горе-то какое!
Откройте им скорей! Откройте сами!
Они уже на лестнице; гурьбою
Идут сюда! Но убежать легко:
Он молод, и окно невысоко!..»

Но в этот миг Альфонсе показался
В толпе друзей, средь факелов и слуг;
Никто из них ничуть не постеснялся
Прелестной донне причинить испуг;
У многих лоб уже давно чесался
От шалостей хорошеньких супруг,
Примеры заразительны такие:
Простишь одну — начнут шалить другие!