Джордж Байрон - Дон Жуан

О, нежные, чувствительные трио!
О, песен итальянских благозвучие!
О, «Mamma mia!» [112] «Мамочка моя!» (итал.). или «Amor mio!» [113] «Любовь моя!» (итал.).
И «Tanti palpiti» [114] «С таким трепетом» (итал.). при всяком случае,
«Lasciami» [115] «Оставь меня» (итал.). и дрожащее «Addio» [116] «Прощай» (итал.).
И, наконец, как верх благополучия,
Романсик португальский «Tu chamas» [117] «Ты зовешь» (португ.).
(Слова, непостижимые для нас!).

Миледи пела мрачные баллады,
Туманной Каледонии преданья,
Унылые, как рокот водопада,
И скорбные Ирландии рыданья,
Что за морем изгнанникам отрада,
Уже не ждущим с родиной свиданья.
Стихи и эпиграммы иногда
Миледи сочиняла без труда.

И не была чужда ее натуре
Простая краска синего чулка,
То не был цвет возвышенной лазури,
Оттенок бирюзы и василька,
Что ныне принят так в литературе;
Она ценила ясность языка,
Считала Попа подлинным поэтом
И откровенно признавалась в этом.

Аврора Рэби по сравненью с ней
Была скромна и говорила мало;
Она невинной грацией своей
Шекспира героинь напоминала.
В стране фантазии, призраков и феи
Ее душа прелестная витала,
Высоких чувств и мыслей глубина
В ее очах была отражена.

Но грацией, достойной граций Греции,
Графиня Фиц-Фалк затмевала всех;
Как в небе легкомысленной Венеции,
В ее глазах сиял лукавый смех.
Но тонких яств отнюдь не портят специи
Лукавство не считается за грех.
А чересчур безгрешная красавица
Нам, грешникам, гораздо меньше нравится.

К романтике особого пристрастья
Не проявляла, кажется, она;
Героев демонических несчастья
И героинь печальных имена
В ней вызывали слабое участье;
Она была довольно холодна
К поэзии, однако признавала
Сонеты (к ней самой) и мадригалы.

Но я не знаю все — таки, ей — ей,
Что именно миледи побудило
Пропеть о том, что, как казалось ей,
Жуана волновало и томило;
Быть может, милой песенкой своей
Его развеселить она решила?
А может быть, — кто женщину поймет!
В нем робость укрепить, наоборот?

Всего верней, она имела целью
Ему покой душевный возвратить.
Ни предаваться крайнему веселью,
Ни слишком ощутительно грустить
Не позволяет светское безделье;
Аристократу следует носить,
Как подобает возрасту и чину,
Притворства благовидную личину.

И точно — оживился мой герой
И принялся острить весьма охотно
О призраках, полночною порой
По комнатам гуляющих бесплотно
В тоске и жажде мести родовой,
А юная графиня беззаботно
Расспрашивать хозяев принялась,
Откуда вера в чернеца взялась.

Никто не мог, конечно, проследить
Источники старинного преданья.
Иные полагали, может быть,
Что этот миф имеет основанья;
Но Дон-Жуан решился утаить
Чудесные свои переживанья
И на вопрос: «Смущал ли призрак вас?»
Едва ответил и не поднял глаз.

Тем временем в беседе беззаботной
Уже за полдень стрелка перешла.
Решили все, позавтракавши плотно,
Что время приниматься за дела.
Мужчины в поле двинулись охотно:
Там гонка славная гостей ждала
Борзых отличных свора боевая
И кровная кобыла скаковая.

Потом принес какой — то антиквар
Хозяевам творенье Тициана;
Сказал он, что на этот экземпляр
Придворные нацеливались рьяно,
Да им не по деньгам такой товар;
Он даже королю не по карману,
Поскольку урезают каждый год
Теперь его величества доход.

Но лорду Генри — первому эстету,
Имеющему щедрость и размах,
Он рад бы подарить картину эту,
Будь он, купец, немного при деньгах.
Художники, артисты и поэты
Так щедро рассыпались в похвалах
Чутью милорда — мол, его сужденье
Имеет колоссальное значенье.

Тут архитектор новый появился;
Старинной готики туманный бред
Он воплощал и выяснить стремился
Столетиями нанесенный вред.
Он с планом перемен таких носился,
Что от Аббатства бы пропал и след.
Гордился ев подобной профанацией,
Свой труд провозглашая реставрацией.

Английских денег не жалея, лето
Здесь проводил недаром ловкий гот,
И предъявил он выкладки и сметы:
Одиннадцатитысячный расход.
Он бойко уверял, что трата эта
И выгоду и славу принесет,
Способствуя красе и возрожденью
Почтенного старинного строенья.

Явились два юриста — обсудить
Залог усадьбы и покупку леса.
Любил лорд Генри тяжбы заводить
И вскоре ждал судебного процесса,
Потом пришлось свинарник посетить,
Хозяйства соблюдая интересы;
Там были свиньи самый первый сорт
Готовил их на выставку милорд.

Потом пришли попавшие в ловушку
Два браконьера с хмурым лесником
И девушка — смиренная пастушка
В большом плаще пунцовом с башлыком.
На вид она была совсем простушка;
Но я с плащами этими знаком,
И помню пылкой юности грехи я:
Скрывают полноту плащи такие.

Но обсуждать не собираюсь я
Естествознанья тайны и загадки,
Притом и сплетни — тема не моя;
Сограждан исправляя недостатки,
Амондевилл, как мировой судья,
Оберегал законы и порядки,
И сельские констебли посему
Виновную доставили ему.

О судьбах мира судьи мировые
Пекутся, охраняя от потравы
Луга, леса, и парки родовые,
И сельские нетронутые нравы.
Но как решить проблемы роковые?
Как отличить проступок от забавы?
Всего трудней охрана диких птиц
И честности хорошеньких девиц.

Виновная бледна была ужасно,
Как будто набелилась нарочито.
(Обычно эти щечки были красны;
Румян не знают сельские хариты!)
Меж тем как леди именно прекрасны
Той бледностью особо родовитой,
Что лишь от страсти или от стыда
Сменяется румянцем иногда,

Хорошенькие глазки озорные
Туманились слезами, но она
Старалась не заплакать; ведь впервые
Сюда она была приведена
И помнила, что слабости такие
Выказывать на людях не должна,
Тревожилась, робела, трепетала
И с ужасом допроса ожидала.

Не всех их, впрочем, — что легко понять,
У лорда в кабинете принимали.
Юриста можно в комнаты позвать,
А племенного кабана — едва ли;
Да и крестьян не принято пускать
В приемную, где бойко толковали,
Как генералы, собираясь в бой,
Купец и архитектор городской.