Александр Антонов - Не ангел я…

Знаешь, друг, хоть я и стар,
Но хочу тебе признаться,
Что еще остался пар,
Чтоб на рельсах удержаться.

Все прекрасное – люблю.
И от роскоши – балдею.
Но не сдамся в плен рублю
И не дам руки халдею.

Ненавижу слово «страх»,
Но ценю наречие «сладко»,
Когда женщина в руках
Тает, словно шоколадка.

Мне от музыки тепло;
Обожаю все аккорды,
Хоть понять то ремесло
Я, видать, не вышел мордой.

Знаешь, друг, я славно жил,
Упиваясь милой в ночках.
Все, что с нею пережил,
Я тебе оставлю в строчках.

Закружила листва
золотая,
И пришла ты —
такая простая.
Твои кудри до плеч
ветер пылко целует.
Ах, боюсь я, боюсь:
он тебя набалует.

Всё в осенней пурге,
небо в розовых блестках.
Я склонился к тебе,
словно тополь к березке.
И хочу до тебя
прикоснуться губами,
Но боюсь я, боюсь,
что расскажешь ты маме.

Вот такая беда
приключилась со мною:
Полюбил я тебя
любовью земною.
Полюбил я тебя,
а сказать не умею.
До малиновых губ
прикоснуться не смею.

Вот такая беда…

Я с утра колдовал у оконца —
Снисходила с небес благодать.
Я хотел подарить тебе солнце,
Да не смог его с облака снять.

Как всегда, и свежа, и красива
Осень правила свой карнавал,
И с желтеющих веток осины
Наглый ветер листву обрывал.

Воробьи возле корочки хлеба
Тишины нарушали покой…
Я хотел подарить тебе небо,
Да не смог дотянуться рукой.

По нескошенному лугу,
По болотцам, вдоль реки
Все петляю я по кругу
В вечном поиске строки.

Гриб осенний, кем-то срезан,
Плачет ранкой из травы.
Профиль облака истерзан
Поцелуем синевы.

Лес, немея, замирая,
Тянет к травам ветви уст.
Я сражен. Я умираю —
Слабый пленник нежных чувств.

Луна – в полнеба. Грязь дороги.
За кромкой леса спит заря…
Надежно охраняют боги
Ночную песню глухаря.

Он весь – восторг! Он там, на ветке.
Он в предвкушении гульбы.
А мы крадемся, как в разведке,
По насту собственной судьбы.

Он высоко. Он коронован
Самой природой. Царь весны.
Он упивается свободой
На кроне царственной сосны.

Тревожно. Нежно. Чуть печально
Затянет птица песнь свою.
И, может, вовсе не случайно
Я промахнусь по глухарю.

Июньская ноченька дремлет
в окне.
Гитара тревожно поет.
Балконная дверь приоткрыта
луне —
Пусть в гости старушка зайдет.

Как манит нас мир,
Где ранима душа.
И как долгожданна слеза…
Да краток наш пир,
Где, любовью дыша,
Светлеют надежды глаза.

Пусть ночь холодна,
Но ты не одна.
В бокалах озёра вина.
И плачет струна,
Стихами пьяна.
И жизнь бесконечно длинна…

Не поверю в эту дату,
Вопреки календарю.
Пожелаю: стань богатой —
И букетик подарю.

В этот вечер недождливый,
Вечер ласковый такой,
Пожелаю: стань счастливой —
И прижмусь к тебе щекой.

То ли грустью я болею,
То ль любовью – не пойму.
Пожелаю: стань моею —
И легонько обниму.

Мечта души моей тревожной,
Зачем тебе в тревожном сне
Мечтательно-неосторожно
Приходят мысли обо мне?

Поверь, любовь моя, свиданья
С такими мыслями – к беде.
Что принесут они? Страданья…
Иль не хватает их тебе?

Еще исправить все возможно.
Что натворил я-дурачок?
А ну-ка, радость, осторожно
Давай-ка – на другой бочок.

Неспроста каждый день пребываю я
пьяный:
Жить с тобой – все равно что
с открытою раной.
И, чтоб боль притупить от твоей
нелюбви,
Мне приходится пить от зари до зари.

Это вечное пьянство похоже на бой.
За какие грехи я наказан тобой?
Ненавижу тебя! Но – чудные дела! —
Никакая другая мне так не мила.

Со своею бедою брожу как во мгле.
Жаль: недолго с тобою мне жить
на земле —
Рассыпаюсь уж весь. Но душой
не солгу:
Как любить тебя здесь – всё понять
не могу.

Льется в горло мое горькой влаги
поток.
Но однажды я выпью последний
глоток.
Убегу я в леса. Упаду я к цветам.
И уйду. В небеса. Чтоб любить тебя
там…

Летели,
кружили,
Крича,
журавли над водою
О том,
как любили,
О том,
как расстались с тобою.

Но снова январская вьюга
В окно застучит нам тревожно.
Как трудно нам жить друг без друга,
А вместе – совсем невозможно.

Забавную
шутку
Любовью мы
называем.
И вновь
открываем
Друг в друге
каких-то богов.

Но снова январская вьюга
В окно застучит нам тревожно.
Как трудно нам жить друг без друга,
А вместе – совсем невозможно.

Город пьян – и улицы пусты.
Двери магазинов на замках.
Только обнаженные кусты
Дремлют у мороза на руках.

Влезу в шубу, выйду за порог,
Новогодним радуясь дарам.
Тьмы машин, нагрызшихся дорог,
Прячутся, как мыши, по дворам.

Спит Москва. Похмелье у страны.
Зябко ей. Укрылась тишиной.
В белом танце праздника зимы
Белые пушинки надо мной.

Вальс ли снежный, танго ли,
фокстрот?
Ты кружись, снежиночка, кружись.
На ладонь мне робко упадет
И растает маленькая жизнь.

Я рос в деревне. Не начитан.
Дворовый мат ласкал мне слух.
Да вот беда: не так воспитан —
К искусству был я просто глух.

Я не слыхал про Рафаэля
Непревзойденные холсты.
В полях совсем не акварели
Чертили конские хвосты.

К искусству также непривычны
Сыны соседские росли.
Порой ругались неприлично,
Когда бурёночек пасли.

Гудела шумная ватага
Полуголодных сорванцов,
В чьи попки тощие отвага
Вбивалась пряжками отцов.

Цвели московские мальчишки
Бутонами музейных «Ах!»,
А мы в пристенок били фишки
В отцовских порванных штанах.

С утра и до заката солнца
Под крик охрипших матерей
Мы колесили по болотцам,
Любуясь глупостью своей.

От Паваротти не балдели,
Не пялили глаза в Дали.
Мы были заняты: мы ели
Болотных теноров любви.