Леонид Латынин - Праздный дневник

Выдумать сюжетец позаметней надо…
Долгожданна встреча, да душа не рада.

Женщина чужая плачет виновато,
Та, что я любимой называл когда-то,

Кружит меня, кружит, плачет и смеется:
– Бросил меня милый, больше не вернется.

Шел ко мне и умер посреди дороги… —
«Подводи итоги. Подводи итоги…»
Я забросил споры и пустое рвенье,
Я боюсь до боли упустить мгновенье.

Я бессмертью верен – хороша октава
И для тех, кто слева, и для тех, кто справа.

Что за злая драма – стук в мою квартиру.
Девочка в веснушках протянула лиру:

– Золотую лиру я нашла у входа,
Пролежала лира в хламе больше года.

Мне в мои пятнадцать все на свете ясно,
Я читала: лира – это так прекрасно,

Но чтоб быть поэтом, надо быть любимым.
Вас считают люди самым нелюдимым.

Я живу напротив – вы один все время.
Без любви, поймите, жизнь – не жизнь, а бремя.

К счастью звал тот голос тихо, без тревоги:
«Подводи итоги. Подводи итоги».

Я шагнул навстречу – пусто на пороге.
Подводи итоги. Подводи итоги.

Черной крови выплевывай сгустки
На исходе прекрасного дня,
Осененный крылом трясогузки,
Мимоходом крещенный по-русски
Двоеперстьем воды и огня.

Бедный мальчик шестого десятка,
Раскусивший успеха закон —
Седину выручает присядка,
И спасает от смерти оглядка
До законных твоих похорон.

Суетись и верти головою,
Все, что должен, смотри, не плати.
Справедливость – занятье пустое,
Да отымется вдвое и втрое
Без согласья на нашем пути.

Перемена, опять перемена,
К новой жизни крутой поворот,
Впереди – мировая арена,
А за нею – Святая Елена,
Словно вечер за полднем, грядет.

Так стирай у горячего крана
Черной кровью залитый платок,
Порожденье кино и Корана,
Может, поздно, а может быть, рано
Жэком принятый в должность пророк.

Ах, какая капля влаги,
Красной влаги на бумаге
В половине часа ночи,
В половине часа сна.
Подымаем права флаги,
Входим, полные отваги,
Где сияют девы очи
И царит она одна.

Нам – безродным и горбатым,
Плесом выгнанным, Арбатом
Непривеченным и только
Прописавшим в старом доме —
В этом образе распятом,
В этом ангеле крылатом
Открывается вот столько,
Обязательного кроме:
На пол-лейки – два цветочка,
В переводе глупом – строчка,
Словно рыба, вместо глаза
Обращенная хвостом,
В коммуналке – два звоночка,
В книжке титул «Крест и бочка»,
И прекрасная зараза
На кушетке вверх нутром

Отрывается с ухмылкой,
И любовью самой пылкой
Дарят эти причиндалы,
Атрибуты сна и быта, —
Мне, владеющему вилкой —
О, с отвагой самой пылкой —
Как трезубцем в Риме галлы —
Вот собака в чем зарыта.

Мне, следящему глазами
За движеньем с тормозами,
С тормозами мне, любящу
Еле-еле, пальцем в небо…
Только призраки возами,
Но они навстречу сами,
Не кричащу, говорящу,
Пусть шепчащу мудрость мне бы.
И распятая картинка —
От двуперстья паутинка —
Свой печальный опыт кажет,
Пылью пальчики чернит,
Прошлой жизни половинка,
Полунемка, полуфинка,
Ухмыльнется, слово скажет,
В нужном месте промолчит.

«Место главное – в чулане», —
Это присказка в романе,
И не пахнет здесь финалом,
Пахнет мудростью одной:
«Передайте сыну Ване:
Мир замешан на обмане,
Посему в большом и малом
Все кончается войной.

Посмотри на мир пропащий
И на подвиг предстоящий,
В чем ты видишь неувязку,
В чем иной устрой и ход,
Чем мычащий, говорящий,
Пьющий, воющий, скорбящий
Опровергнет ту побаску,
Предъявив наоборот?
Посему не брось старушку,
Здесь поставишь раскладушку,
И от носа вдоль гортани
Сеть раскинет паучок.
Тело бросишь на подушку,
Ноги кверху на кадушку,
И, как сказано в Коране,
Время сядет на крючок.

Нас найдут на нас похожи,
Все прочтут по нашей роже
И останутся в чулане,
Но, конечно, на полу.
На полу, но рядом все же.
Нам покой всего дороже. —
Это присказка в романе,
Но и истина полу-».

Я ложусь без лишней фразы.
Пауки приплыли сразу
И – за дело без затей.
Ах, старанье, ах, сноровка,
Надо ж – точно – полукровка —
В дверь колотятся заразы
И в меня без лишней фразы
Светят светом фонарей.
Тишина под нами тихо
Ткет, как сонная ткачиха,
Полотно «не-раз-берихи»,
Полотно «все напле-вать».

Мыши с шипом, как шутихи,
На поверку – надо ж – лихи,
Нос грызут, хрустят хрящами
И носильными вещами.
Мы молчим, и дева с нами.
Ходит мерно под мышами
Односпальная кровать.

Я кручу не еле тихо педаль,
Он свистит себе в кулак, как в свирель,
А они кричат: «Во дают!».

Собирался я, как водится, вдаль,
Да обрыдла ему канитель,
И позвал он меня в свой уют.

Полюбили мы любовью одной
Ввечерочку выпивать по одной,
В первый раз это случилось в выходной.

Хорошо! Я мешаю кисель —
Он мешает мне прилежно мешать.
«Расцарапай ему рожу!» – кричат.

А весна на дворе и капель,
И погода хоть куда, твою мать,
И сосульки по асфальту бренчат.

Я сказал ему: «Ты не мешай!»
Он ответил мне: «Вонючий лишай,
Ты мешанья меня не лишай».

А кругом уже содом или гам,
А кругом уже и сопли, и свист,
А кругом уже канаты висят.

И на музыке, приставленной к ногам,
Наступленье барабанит солист,
И в копытца сто стучат поросят.

Я сказал: «У меня, брат, дела».
Он сказал: «Тебя вошь родила».
Я сказал: «Не гложи удила».

И пока я о том говорил,
Убеждал его нас пожалеть,
Уговаривал не тешить партер,

Кулаками он меня молотил,
Опускал мне на голову медь,
Бил то чем, то ногой, например.

«Ах ты, сука, – говорил, – миролюб, —
И вонзался ботинок меж губ, —
До чего ж ты, паскудина, глуп».

Я ему отвечал: «Ты не злись,
Стыдно видеть себя в дураках,
Никогда я, мол, не был шутом».

«Это жизнь», – говорил он – и хлысь!
Хрясь! – чем попадя было в руках,
То плечом, то клыком, то пинком.

«Ты же брат, – шевелился кадык, —
Разберись, – шепелявил язык. —
Не срамись перед нами, срамник».
……………………………..
Тихо плывет лодочка,
Где-то гремят громики,
Тело не шевелится.