Виктор Широков - Иглы мглы

Старинный дом. Тенистый двор.
Деревьев долгий разговор.
И, право, стоит подстеречь
их нестареющую речь.
Сравнить блистание листвы
с сияньем трепетным плотвы.
И обойти молчащий дом,
облитый лунным серебром.
Окно нет-нет блеснет, как глаз,
как будто всматриваясь в нас.
Немало рифм за гранью лба
нам приготовила судьба:
Живут балет и бой раба,
и арбалет, и лет арба…
А мне б точней перевести
дыхание и дрожь листвы;
суставов неумолчный треск
и окон дома странный блеск;
чтоб встали, как к ребру ребро,
в стихах — дом, двор и серебро.

Не знаю сам, чего добьюсь, но знаю,
что не могу и дня прожить без песни,
что только в слове обретаю радость
и сам с собой нередко говорю.
А также повторять люблю признанья
людей, задолго живших до меня.
В них — мой восторг, мое движенье мысли,
моя манера относиться к слову
хирургу впору — жестко и легко.
Но все-таки мне мало вечных истин,
хочу я отыскать свои, чтоб кто-то
мои стихи читая, задохнулся
от жуткого блаженства красоты.

На лугу — Шереметьевки близ
я внезапно подумал о сыне…
Здесь сосняк молодой и осинник,
как подростки, стыдясь, обнялись.
Я представил, как рядом идет,
как он лезет бездумно в болото;
и еще несказанное что-то
потянуло вперед и вперед.
Я увидел шеренги могил,
расположенных друг против друга.
Среди этого адского круга
я один о спасенье молил.
Я увидел провалы глазниц,
что распяты на ржавых прицелах…
Кто задумался, есть ли мицелий
у людских бесконечных грибниц?!
Кто, впадая в воинственный раж,
за гробами шел, как за грибами?
Шевелил я беззвучно губами:
"Неужели сын — тоже мираж?!"
Оглядевшись, я понял: кругом
не могил чернота, а окопы;
и опять неподвластное что-то
подтолкнуло — скорее пойдем…
Солнце выше, пора и домой.
Но грибов не прибавилось в сумке.
Тридцать лет, как единые сутки,
размотались… Клубок непростой.
Я заметил: окопы одни
поровнее и глубже… Напротив
поразмытей. Наверно, полроты
в обороне стояло в те дни.
А враги, представляю, все прут.
Блиц-пехота, а может, и танки.
…А сейчас тут маслята растут,
сыроежки, но больше поганки.

Надя Рушева… Та…
Память тотчас услужливо
справку выдаст о ней.
А спрошу я: "Не нужно ли
быть немного добрей?!
Что нам выставка — "зрелище"?
Может, бокс или цирк?
— Сколько страсти и зрелости!
— Ах, булгаковский цикл!
— Сколько силы, размаха!..
Мне совсем не смешно.
Погодите, не ахайте!
Это — грешно!
Поумерьте восторги
у толпы на виду.
Ваши реплики — торги
ценят чью-то беду…
Надю вспомните. Девочку.
Как она, не дыша,
держит чуткую веточку
карандаша.
И рисует, рисует…
Называйте судьбой
то, что вечно рискует
самою собой!
Мозг не выдержал. Хрупкий.
А себя не берег.
И уложены руки
в изголовье берез.
А чужому рассудку
Невелик интерес.
10 000 рисунков!
10 000 чудес!
Раструбили газеты.
Расшептали уста.
Все рисунки — в глазете,
как на вынос гроба.
Неужели бездонно
вдохновенье текло,
чтобы кто-то бездумно
пальцем тыкал в стекло…
Не увидев за творчеством
человечьей души,
мерил мерою порчи:
слава, шум, барыши…
Вы, умишками щуплые,
дети сытых квартир,
словно тело не щупайте
ни стихов, ни картин!
К черту все замечания!
Наде — больше дано.
Ей привычней молчание.
Словно вечность — оно.

Анкета моя коротка:
Родился, учился, работал.
Приметливая рука
черкнет полстранички всего-то.
А то, как стремительно жил,
как жилы вздувались порою,
как словом друзей дорожил,
она, может быть, не откроет.
И все-таки в каждой строке
останется что-то такое,
что с временем накоротке
и, в общем, водило рукою…

1. Странное чувство
Странное чувство мной овладело,
словно я никогда не выходил на улицу;
словно я никогда не видел белого света,
упруго бьющего в лицо.
И я вспомнил солнечное детство,
мохнатого мотылька, белого и упругого,
бьющегося в ладонях…
Солнечный луч сместился,
словно прошел сквозь призму воды,
прозрачно-зеленоватой.
Тоненькая леска,
на которой висит время.

2. Ритм
Почему я хожу по улице,
непрерывно напевая какую-то строчку?
Словно вспомнив цветной сон
милого детства.
Ритм не оставляет меня.
Он пронизывает тело
сладостной дрожью существования;
он заставляет приноравливать шаги
к его размеру.
Почему я не могу молчать на улице,
беспокойной, как лента конвейера,
как порожистая река?
Дома молчу,
когда один.

3. Октябрь
Нескладный журавль
отбился от стаи.
Засохшее дерево
рухнуло в траву.
Телефонные провода
обросли инеем,
а франтоватый сосед
сбрил усы
не любит
изморозь под носом.
Ночи стали темнее,
а дни короче.
А мне
приснилась ты.

4. Письмо Анне
Знаешь,
я никогда не писал тебе
настоящих писем.
Какие-то деловые записки,
какие-то сообщения,
после которых неудобно
и извиняться.
Смешно,
но я не могу выразить
своей любви,
мгновенной и острой,
когда вижу тебя
всю
от одуванчика волос
до маленьких блестящих
ноготков на ногах;
всю
как порыв ветра,
который приподнял твое платье
и хочет понести тебя на руках
на край света,
как это не могу сделать я.
Мысленно
я пишу тебе письма
ежедневно.
Ночь
стирает написанное.

5. Трилистник
Людям нужна любовь.
И тем, кто страдает,
и тем, кто счастлив
она укорачивает часы горя
и продляет минуты радости.
Не менее нужна вера.
Она направляет,
она поддерживает,
она приводит к победе.
Любовь и вера
соединились в надежде.
Как она необходима к тем,
у кого нет любви,
у кого нет веры.
Трудно жить без любви,
еще труднее без веры,
невозможно без надежды.

6. Прислушайтесь!
Прислушайтесь!
Сегодня сердце
каждого честного человека
счетчик Гейгера!

В начале было Слово?
— В начале было Дело!
Оно для слов основа,
оно сердца задело.
Когда мне в книгу тычут
вот посмотрите, нуте
я говорю обычно:
"Как время по минутам,
как часики наручные,
вы головы сверяете,
наручники научные
на мысли надеваете".
Черным по белому
пишу для одного
в начале было Дело,
сделайте его!