Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Средь них и "Эпитафию". Однажды
На кладбище зашел я просто так:
Из лейки поливал один чудак
Семейный холмик - словно там от жажды
Страдал какой-то родственный костяк.
Меня же больше волновали даты:
Рожден тогда-то - погребен тогда-то.
О Боже, как велик диапазон!
Тот прожил сотню лет без остановки,
Тот - три часа, не приподняв головки,
И все ушли в один и тот же сон.
Мы все чего-то ждем, хотим чего-то.
Прогресс, наука, равенство, работа
Нас занимают. Но одна черта
Меж датами двумя черту подводит
Под этим всем - и больше ни черта!
Так что же с нами всеми происходит?
Какая чушь! Бессмысленный распад!
Собой земную умножая массу,
Уходят в прах народности и расы,
И если кто-то плачет невпопад -
То я не плачу. Не изменишь плачем
Тот факт, что все мы ничего не значим,
Все постепенно отойдем во тьму,
Что страсть, надежда, слава и богатство
Уйдут гуськом в кладбищенское братство -
В компанию к таланту и уму.
Бог создал мир и, возлюбив его,
Себя благословляет самого.

Я помню, ты писал: "Memento mori"...
И я окончу путь в житейском море.
Когда же смерть повалит наповал,
Пусть люди выбьют на моем надгробье
Твоей могильной надписи подобье:
"Он с жизнью, как с любовницей, порвал".

Я б эту крапинку и не заметил,
Не будь бумажный лист так ярко светел;
Она ползла куда-то поперек
Еще местами не просохших строк.
Уж я перо занес без размышленья -
Пресечь загадочное шевеленье,
Но, приглядевшись, понял: предо мной -
Не просто крохотная шелушинка,
Колеблемая выдохом пушинка,
Нет, эта крапинка была живой!
Она помедлила настороженно,
Вильнула - и пустилась наутек;
На берегу чернильного затона
Понюхала - иль отпила глоток -
И опрометью бросилась обратно,
Дрожа от ужаса. Невероятно,
Но факт: ей не хотелось умирать,
Как всякому из мыслящих созданий;
Она бежала, падала, ползла
И, наконец, безвольно замерла
И съежилась, готовая принять
Любую участь от всесильной длани.
Я не могу (признаюсь честно в том)
Любить напропалую, без изъятий,
Как нынче модно, "наших меньших братьев".
Но эта кроха под моим пером! -
Рука не поднялась ее обидеть.
Да и за что бедняжку ненавидеть?
Я сам разумен и ценю весьма
Любое проявление ума.
О, я готов облобызать страницу,
Найдя на ней разумную крупицу!

Быть может, эту ночь проспали вы;
Но если бодрствовали (как волхвы),
То видели, наверно, ливень звездный -
Летящий блеск, таинственный и грозный?
То - Леониды, метеорный град;
Так небеса, разбушевавшись, мстят
Мятежникам, что свет свой сотворили,
Как вызов Ночи - темной древней силе.
Все эти вспышки - холостой салют,
Они лишь пеплом до земли дойдут -
Столь мелким, что и в утренней росинке
Не сыщешь ни единой порошинки.
И все же в этом знаменье сокрыт
Намек на то, что есть шальной болид,
Гора, что в нас пращою балеарской
Нацелена со злобою дикарской;
И эту гору беспощадный Мрак
От нас покуда прячет в Зодиак
И хладнокровно, как перед мишенью,
Лишь выжидает верного мгновенья,
Когда ее сподручней в нас метнуть -
Чтоб мы не увернулись как-нибудь.

Беспечно ходит речь, что ходит в строчку,
Банальной рифмой походя играет
И столь же верно ногу подбирает,
Сколь неизменно попадает в точку.

Забора я не городил,
Угодье было эфемерным.
Но каждый, кто сюда входил,
Оказывался браконьером.

В моих лесах, в моих полях,
В моих запрудах промышляли
С беспечностью ночных гуляк -
И мне покоя не давали.

То рыли что-то под стеной,
То находили трилобиты -
И открывали то, что мной
Уже единожды открыто.

Я не жалею ничего
И не хочу впадать в серьезность,
Но беспризорность моего -
Не обязательно бесхозность.

И все ж любой, кто в дверь стучал,
На время выйдя из чащобы. -
Болтал о чем-то, что-то врал, -
И чье здесь все, мы знали оба.

Не только груды гравия
Тревога в путь отправила,
Но реки грязи, чавкая,
Сносили камни тяжкие,
Крошилось побережье
И гибло в тьме кромешной.
Трещали горы, сблизясь.
Я знал, в мои воззренья
Всеобщий вторгся кризис.
Но, отступив на шаг,
Я спасся от смятенья.
Пронесся мимо мрак.
Затихли дождь и ветер,
И снова полдень светел.

Вы встали - лаял пес в ночи.
Я видел огонек свечи.
Воров не бойтесь вы в запарке -
То вам свое письмо без марки
В почтовый ящик сунул я,
Забредший в здешние края.
Стоянка на лугу моя.
Там ваши елки невелики
Остры, как карточные пики.
Такая стройность в их рядах,
Как на аллеях в городах.
Но спать улегся я не в ельник,
А под разлапый можжевельник,
Который вместо одеял
И укрывал, и согревал.
Меж лап мои взирали очи
На звездный лик вселенской ночи,
И вот часа, наверно, в два
Какой-то камень, что трава
Скрывала прежде, в бок мне впился.
Но все же я не шевелился,
Боясь, чтоб прочь не утекло
Мое блаженное тепло.
И тут узрел я над собою,
Как яркой вспышкой световою
Слились внезапно две звезды,
Чертя по небу борозды.
И я, астролог ваш бродячий,
Подхваченный волной горячей
Движения небесных тел,
В себе такое же узрел:
Две мысли, что в мозгу засели,
Раздельно жившие доселе,
Тревожа подсознанья дно,
Соединились вдруг в одно,
И стало до смешного ясно
То, что так мучало ужасно.
Не гневайтесь, хозяин мой,
Мол, гость ваш занят похвальбой.
Возможно, вы тот знак видали,
В небесные вперяясь дали,
Хоть стекла грязные у вас.
На то у каждого свой глаз.
Вы сами тоже ведь с усами.
Бывало всякое и с вами
И всякое видали вы,
Не поднимая головы,
А в поле или средь травы,
В трудах от света и до света.
И я, учитывая это,
In forma pauperis - sic! -
Пишу вам, как писать привык.

Два факела над смертью ты зажег.
Один из них твой сын, другой - божок.
Не знаю, как назвать тебя, дружок.

Обоих экспедиция нашла -
Один на дне (река давно ушла),
Другой в пещере, где кругом зола.

Подобное свиданье двух эпох
Подобно нападению врасплох -
Во тьме внезапно вспыхнувший сполох.