Александр Этерман - Реквием по Н В

По будним дням он до сих пор в работе.
Какой печальной яростью полно
Дрожанье век на содроганье плоти
И занавеси белой полотно!

XI
Хромой судья едва ли будет тронут.
Мы запросто скользим поверх строки,
А из холодных неуютных комнат
Есть два пути. Есть образец руки

Вдоль всей стены, нисколечки не грея
Ты так скучала, чистя карандаш,
Что напетляла. Было бы умнее
Намалевать лирический пейзаж,

Опять же, от окна до туалета,
Или закрасить. В високосный год,
Наверное, до наступленья лета
Все высохнет и запах пропадет,

А мы уже привыкли к светлым пятнам,
Следам клопов и проданных картин.
Наш Диоген, сумевший стать приятным
Обыкновенный светский господин.

Я отпускаю маленького зверя.
Он торопливо прыгает с колен
И медленно бежит к открытой двери
От голода и внутренних проблем.

XII
В дырявой бочке на краю Вселенной,
На топком дне желудочной кисты,
В косых глазах упившейся сирены
Я угадал любимые черты

И долго бил копытом от обиды.
Такое счастье — но не может быть!
Где и когда — и под каким же видом
Я, наконец, сумел ее забыть?

Ты расточила золото и царство,
Остался пшик — наш первый общий блин.
В такой закваске пенное лекарство
Ничуть не хуже, чем пенициллин

И "клей универсальный" в царстве кукол
Все, чтобы жить и радоваться. Пусть
Так и случится. Я себе баюкал
Вполне биологическую грусть

И находил следы кровосмешенья
В благополучной до сих пор семье
Соседей сверху. В ихнем помещеньи
Нисколько не готовились к зиме.

XIII
Так судьбы гнутся, так они мельчатся,
Летит резьба и сводятся на нет.
Наверно, нам не стоило встречаться
После семи плюс три голодных лет,

Чихая на неясность отношений
Что там притворство — радость или гнев?
Мы сумрачно держались прежних мнений,
Остепенившись и понаторев

В столь милом большинству рабовладеньи:
Все в свой черед — не каменный же век,
Не коммунизм — все к лунному затменью,
Как полагал пещерный человек,

С которым ты охотно согласилась
И два неполных месяца пробыв
В замужнем состоянии, решилась
На социальный, в сущности, разрыв,

Чтобы реальность в утреннем прочтеньи
Не помирила нас за пять минут.
Так молят Б-га о землетрясеньи,
Чтобы назавтра не являться в суд.

XIV
За столько лет в сословной мешанине,
Где лучше бы иметь отца и мать,
А под конец укрыться в мещанине
Наследственную нить не потерять?

А ни черта не сделалось. Охотно
Делюсь советом. Дамский эготизм
Изжил безбедно и бесповоротно
Нижегородский аристократизм.

Царь или раб — а то мудрец? — едва ли
Я все-таки счастливее, чем те,
Кто хитроумно заключил Израиль
В неистребимой книжной тесноте

И заострил не зренье, а сознанье,
И неучтивым уголком лица
Довел Восток до самовозгоранья,
А Запад до победного конца.

Я в детстве так мечтал его потрогать!
Как там, в газете — щупать матерьял,
Не отходя. И заплатив, не охать.
Я правда ничего не потерял,

Кроме того, что и на зуб культура.
Отдав детей кропать конец войны,
Охотно взялся рисовать фигуры
Снаружи и с противной стороны

И научился весело лукавить,
Как ты хотела. Право, не в укор,
А в правый глаз — мне нечего добавить
Ты страшно подурнела с этих пор.

Мое плененье суть головотяпство
Шести колен, свихнувшихся в плену.
Лишь сыновья отцов, рожденных в рабстве,
Вошли в обетованную страну,

Похоронив родителей в Непале
И, проявив невиданную прыть,
Немедленно по замиреньи стали
По их бумагам взятое делить,

Войну не кончив и покой утратив,
И землю тоже — ни черта не жаль!
Мы до сих пор, как идиоты, платим
За благостную эту пастораль,

Поскольку доля каждого балбеса
Определялась через столько лет
Тем, кто конкретно вышел из Рамсеса,
И совершеннолетним или нет.

XV
Шутить с любовью? Вдруг ее не стало.
Пойдешь искать? Проклятые часы!
Ты только что клялась и засыпала,
А я не дергал тигра за усы.

И назови вчерашнее хоть встречей,
Хоть столкновеньем. — Тридцать коробов
За полчаса. Простимся с даром речи,
Досадуя на крепость наших лбов.

XVI
Водичка колыхнулась, поглотила
Еще кого-то. Прямо от сохи,
А все туда же. Расставанье — сила.
Ни римских бань, ни венской чепухи.

На себе — на краю предварительно вскрытой
Треугольной могилы — как гость из страны,
Не такой уж богатый, но сытый и бритый
Отутюженный смокинг — с другой стороны,

Где, не шибко волнуясь по поводу сроков,
Экскортируют прямо из оперы в ад.
Мы расстались давно и без лишних упреков
И немного фальшивим на северный лад.

Заделался драконом и уполз,
Задействовав довольно мерзкий опыт.
Здесь я любил. Здесь я любил работать,
Зимой бездельничал, а летом мерз,

Хотя конечно, десять лет назад
Во мне бродили жизненные соки.
Так трудный быт и родовой уклад
Из недостатков делают пороки.

Еще глупее, чем курить "Казбек".
Москва как многолетнее растенье
Видала зимний дождь, весенний снег,
Никчемное осеннее цветенье

И вовсе не обиженный судьбой
И явственно к погоде непричастный
Развесистый кленовый разнобой
Не красножелтый и не желтокрасный.

Здесь я постился и играл в любовь,
Но неудачно. Со второго раза
Пришлось сдавать слюну, мочу и кровь
И прочищаться возле унитаза.

Но я справлялся. Правда, не всегда.
По счастью, у меня больших талантов
Как килек в бочке. Наконец, суда
На целых сорок бочек арестантов.