Александр Этерман - Реквием по Н В

Огромный мост склонился над рекой.
Опасно опираясь на перила
И морщась оттого, что ты курила,
Я пробовал достать до дна рукой.

Беседовать не значит не жевать.
Мы поедали сладкое печенье
И всматривались в сонное теченье,
Пытаясь за него переживать.

Здесь я встречал безумную весну,
Усваивал текущие жаргоны
И совершал ночные перегоны
В ущерб карману, принципам и сну.

Ну, и кропал. Понятно, не о том
И не о сем. Попробовал об этом,
Но накололся. Я зимой и летом
Любил жену, Прокофьева и дом,

И то слегка. Подкармливая их,
Как вертопрах на собственные средства
Хозяев, от которых ждет наследства,
Но вовсе не горит застать в живых.

Как греки, превращенные в свиней.
Облизываясь на ворота рая,
Я смаковал изгнание, корней
От тучных площадей не отрывая.

Да и чего за сливу жизнь губить!
Я покупал их утром на базаре.
Господь велик — по паре каждой твари
Ему легко, мне страшно воскресить.

Земля струилась как вода в протоке,
В бесцветной дымке строили вокзал,
И быстрый день зимы голубоокой
Рождался, был и тихо изчезал.

Все было живо и необычайно
Похоже на кошмарный детский сон,
На жизнь игрушек и на их сусально
Сосулечно-свирепый перезвон,

Щемящий сердце с первого захода.
По сути, с детства. Узкая кровать
Прелестная клиническая мода
Так преуспеть и разочаровать!

Мой друг синоптик чокнулся и запил,
И в пятницу сбежал, как от чумы,
От белоснежных дротиков и сабель
Закончившей вторжение зимы.

И сотню писем. Окажите милость,
Возьмитесь счесть. Начните с тех же слив
Я так старался! Голова кружилась
От страха и ужасных перспектив.

Так поливают снег холодным потом.
День раскололся. Прямо надо мной
Дул южный ветер. Как кулик — болотом,
Он в минус десять управлял страной.

На плеск воды, на колкое признанье,
На едкий чих — как фокусник лихой,
Без отвращенья — с легким содроганьем
Он взмахивал прозрачною рукой

И этим самым отвечал имущим
И неимущим их материал,
И нимб горящий, словно хлеб насущный,
С высоких лбов к желудкам воспарял.

Как хорошо вести себя примерно!
Я упражнялся, не боясь тюрьмы,
К восторгу доброхотов и, наверно,
К отчаянью дававших мне взаймы.

Что там необычайные расходы!
Я понимал, что при таких серьгах
Могу никак не меньше, чем полгода
За просто так не думать о деньгах

И экономить разве что на спичках
Меняя пять минут на пять рублей,
Я меньше думал о залетных птичках,
Чем средний некурящий дуралей.

Я получил наследство.
Я гордился Своим богатством.
Так монгольский хан
Считал своими тысячи традиций
Легко разбитых им культурных стран.

Но чем он правил? Покоренным миром?
Что там друзья, и что им уколоть,
Когда плывет и заплывает жиром
Недавно обожаемая плоть

И стыдно протекает между пальцев
Или, напротив, явно мимо рта!
В конце концов, попользовавшись сальцем,
Мы завопим: "Какая красота,

Какая прелесть — просто кровь играет!
Не полно ей? А лучше встречный иск
В парижский суд". Там снова выбирает
Из трех богинь — и вновь ее — Парис.

Я ехал на шестнадцатом трамвае,
Отчаянно скрипевшем на бегу,
Из своего трехкомнатного рая
В кирпичный блок, укрывшийся в снегу,

Чтобы подняться до Новокузнецкой
Не как обычно, из берлоги льва,
А утомив коленки по-турецки
Не через битый час, а через два,

Замерзнув вместе с хлипким даром речи.
Чего не дашь без всяких прав любить?
Я был готов вконец испортить встречу,
Чтобы хоть как-никак ее продлить.

Когда уже совсем не держит память
Гуманный век — но в этом-то и соль,
Что здесь по недомыслию не давят
Платоном обожравшуюся моль.

Как скучно быть так подло бережливым!
Чем зарывать добычу как пират,
Запри ее и назови архивом
Пусть превратится в антиквариат,

А то сегодня всяк себе историк
И может без нужды в поводыре,
Как даму сердца, зло окликнуть дворик
Как там он было звался при Петре

И улыбался дедушке-гусару,
И, обернувшись лечащим врачом,
Лягнуть проспект и подмигнуть бульвару
Мол, в том и том-то ты разоблачен.

И неизвестно, то ли отзовется
Соседский сеттер, то ли оживет
Боярский дог, и в городе начнется
Не то пожар, не то переворот.

Я ехал в центр покуда суть да дело
В Бейрут, в Тифлис, в Кампалу и Триест
И отгонял отравленные стрелы
От ноющих и уязвимых мест.

Я разрешил распутному Парису
Занять мой дом, и далее, найти
Мою пяту, и на одежде вышить
Куда стрела должна в меня войти.

А он, бедняк, занялся соблазненьем
Нагих богинь, разделом их вещей…
Я ехал в центр, подальше от сомнений,
От факелов, от ламп и от свечей

Бессовестным и бесколесным рикшей
В трамвае, освещенном изнутри,
Вдвоем с тобой, от холода притихшей
И яростно считавшей фонари.

Здесь мой герой разбил свою судьбу
Как разбивают сад, как строят город
Или выносят на своем горбу
Целительный и беспроцентный голод.

Здесь я впервые в жизни вышел в свет
И живо пал в общественное мненье.
Здесь приобрел известность Магомет,
Здесь я задумал светопреставленье