Мар Байджиев - Сказание о Манасе

Пришли в долину Тешик-Таш,
Где ароматные цветы
Благоухают на лугах,
Сады фруктовые цветут
И чай кустится на полях.
Здесь Алманбет сошел с коня.
Он вниз лицом в траву упал
И, как ребенок, зарыдал:
— Прости меня, моя земля!
Сыргак, вот родина моя!
Меня здесь мама родила,
И с пуповины кровь мою
Земля родная приняла.
Здесь по лужайке вдоль реки
Я в детстве бегал босиком.
Вон там, под красочным шатром,
Играл с друзьями пацаном.
Вон тот ветвистый желтый тал
Я в ранней юности сажал.
Под той чинарой вековой
Родился ночью под луной.
Немало повидав беды,
Иссохли листья без воды,
И лишь у корня, видишь ты,
Растет зеленый стебелек.
Мне мать сказала Алтынай:
«Сыночек, горемычный мой,
Когда вернешься ты домой,
Здесь будет маленький росток —
То знай, не будешь одинок:
Родится у тебя сынок».
Росток чинары говорит,
Что Арууке — жена моя
Мне сына осенью родит.
Земля, где был ты порожден,
Всегда останется родной.
Прости, Сыргак, соратник мой,
Что, как дитя, здесь слезы лью.
Бежал отсюда я, Сыргак,
Спасая жизнь и мать свою.
Лишили ханства и земли,
И перед родиной мои
Заслуги даже не спасли.
Отец мой здесь известный хан,
Я не был у него в чести:
Наверно, сомневался он,
Что от него я был рожден.
Я ведь по матери кыргыз,
По вере с детства — мусульман.
Когда родился, говорят,
Я был обрезан, как Христос.
Видать, младенцем перенес
В утробе матери суннат.
Я грудь у матери просил
Не плачем детским «Ма-ма! Мам!»—
Орал вовсю: «Ислам! Ислам!»
Как видишь, друг мой дорогой,
Я с детства был уже изгой.
И здесь, и там я был чужой.
Так мне повелено судьбой!
Я полюбил безумно здесь
Дочь Эсенхана Бурулчу.
Она, страдая, пятый год
Меня здесь в заточеньи ждет.
А на поминках я узнал,
Что хвастался там Конурбай:
В токолы хочет он забрать
Мою невесту Бурулчу.
Ему я это не прощу!
За все обиды отомщу!
За честь я жизнью заплачу!
Свою невесту Бурулчу
Я к сердцу, как жену, прижму,
Ну, а потом пускай умру!
Колдунья в детстве прорекла:
Жизнь Алманбета коротка.
И если здесь погибну я,
Прошу тебя, мой друг Сыргак,
Женись ты на своей джене —
Прекрасной, нежной Арууке.
И сына, верю я тебе,
Ты не оставишь сиротой,
И будет он тебе родной, —
Закончил Алманбет в слезах.
— Крепись, Алма! — сказал Сыргак
И друга за плечо обнял.
— Благодарю, братишка мой!
Я знал, что ты меня поймешь.
Теперь давай, мой друг, с тобой
Мы воинский исполним долг!
И из куржуна Алманбет
Китайский вытащил бешмет,
На голову ему надел
Расшитый шелком тебетей.
Как будто был чоро Сыргак
Китайца знатного батрак.
Потом надел он свой чапан,
Что здесь носил, когда был хан.
И двинулись в дальнейший путь,
Как два китайца молодых,
Которые домой идут.

По горным тропам шел их путь.
Две речки переплыли вброд:
И Шат-Кечу, и Таш-Кечу,
Где так и не было моста, —
Алме знакомые места.
И, наконец, пришли они
В долину, где спокон веков
Пасут китайцы табуны.
Когда поближе подошли,
Навстречу вышел караул —
Табунщик главный Карагул.
Он был в долине Каркыра,
Где Конурбай и Нескара
Гостям устроили разбой,
Угнали лошадей с собой.
— Откуда вы? Зачем пришли?
Я знаю всех в округе всей,
Но не встречал таких людей, —
Спросил в тревоге Карагул.
— Иду я в город Чынмачын.
Правитель племени конгур.
Мой брат — известный хан Бургур,—
Ему ответил Алманбет.
— А этот с вами кто такой?
Одежда на плечах трещит,
Глаза таращит и молчит,
Как будто он глухонемой.
— Он сын бурутского вождя.
Когда попал бедняга в плен,
От страха проглотил язык.
Когда одежду дал ему,
Бурут был тощий, как шайтан,
А здесь отъелся, как кабан,
Теперь она ему впритык, —
Смеясь, ответил Алманбет.
— А жеребца на поводу
Ведете на базар продать?
На чай хотите обменять?
— Конь мне достался как трофей,
Когда, кыргызов разгромив,
Угнали мы их лошадей.
Идем мы в город Туанша,
Сюда вернемся не спеша.
Ты присмотри за ним, мой друг,
Тенге получишь за свой труд!
Он с жеребца узду стянул,
Камчой по крупу стеганул.
Увидев свой родной табун,
Галопом Карткурон рванул,
Своих обнюхал кобылиц —
И весь табун как вожака
Признал родного жеребца.
Тут сразу понял Карагул,
Что Алманбет его надул.
Коня по кличке Торайгыр
Ударил крепко он камчой,
Пустив столб пыли за собой,
Помчался к хану своему.
Его не стали догонять —
Им надо было поскорей
На родину угнать коней.
Сыргак о щит свой постучал
(Знакомый лошадям сигнал) —
И тут же верный Карткурон
Табун свой в Каркыру погнал,
Где стелится ковром ковыль,
Где запах трав родных пьянит,
Где сказочный Кеген бурлит.
Да разве можно Каркыру
Землей другою заменить!

Разведчиков оставим здесь,
Чтобы узнать другую весть:
Чем заняты Манас, Чубак.
На берегу реки Марал
Они устроили привал
И ждали там, когда придут
С разведки Алманбет, Сыргак.
— Езжай за ними, мой Чубак!
А вдруг у них стряслась беда,
Не могут выбраться сюда! —
Забеспокоился Манас.
Чубак помчался тут же в путь,
Чтоб о батырах весть узнать.
А сам Манас улегся спать:
Три дня, три ночи был в седле,
Не спал, не отдыхал нигде.

Примчался к хану Карагул
И Конурбаю сообщил
О том, что хитрый Алманбет
Угнал кыргызский весь табун.
— Предателя и беглеца
Насквозь я проколю копьем
Или схвачу его живьем!
Связав, на площадь приведу,
Башку прилюдно отсеку! —
Взревел во гневе Конурбай.

В ущелье узком с двух сторон
Таились Алманбет, Сыргак,
Чтобы устроить там завал,
Дружину сверху перебить,
А Конурбая самого
Живым в заложники схватить
И Эсенхану предложить
Взамен без боя сдать Бейжин.

Чубак, примчавшись в Тал-Чоку,
Увидел снова весь Китай.
Вдали от города Бейжин,
Подняв столб пыли за собой,
С своей дружиной боевой
К ущелью мчался Конурбай.
И эр-Чубак во весь опор
К Манасу бросился назад.
— Проснись, мой хан! — кричал Чубак,
Но спал как мертвый эр-Манас.
Пытаясь разбудить его,
Взяв голову, напрасно тряс,
Под мышкой даже щекотал.
Отчаявшись вконец, Чубак
По заду хана своего
Камчой ударил что есть сил —
И лишь тогда батыр Манас
От сна глаза свои открыл.
— А что случилось, мой Чубак? —
Спросил он, зад свой почесав,
С упреком глянул на него,
Проснулся будто на джайлоо.
— Алма, Сыргак окружены!
А ты храпишь и видишь сны,
Как будто там, в Таласе, ты
Лежишь в объятиях жены! —
Во гневе заорал Чубак.
И вот помчалися они
На помощь к боевым друзьям,
Чтобы Сыргак и Алманбет
Не угодили в плен к врагам.
В ущелье узком вдоль реки
Рубились, жизни не щадя,
Кыргызских два богатыря.
А к ним уже со всех сторон
Ползли китайцы по горам,
Чтобы кыргызов взять в полон.
Увидев это, хан Манас
Сыргаку приказал скакать,
Скорее сообщить своим,
Чтоб все кыргызы как один
Пошли походом на Бейжин.
Загнав коня в десятый пот,
К своим примчался эр-Сыргак,
Но, кроме слов «Ава! Ава!»,
Не мог он ничего сказать —
Забыл от страха все слова.
— Ты что, мой доблестный Сыргак,
В штаны от страха наложил?
Немедля дух свой собери
И весть нам поскорее дай! —
Потребовал старик Бакай.
— Нашли мы наших лошадей,
В табун пустили жеребца,
И наш отважный Карткурон
Повел коней всех в Каркыра.
Но тут проклятый Конурбай
Нас окружил со всех сторон.
Боюсь, пока мы к ним дойдем,
В живых батыров не найдем! —
Поведал в страхе эр-Сыргак.
— Сыргак, немедля замолчи!
Не должен слышать здесь никто,
Что Алманбет, Чубак, Манас
Там в окружении сейчас!
Услышат если эту весть,
Войска мы не удержим здесь.
Как зайцы, разбегутся все.
Из них, поверь мне, ни один,
Не выйдет с нами на Бейжин!