Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

– А помнишь детство, синий сумрак, юг,
Бессонницу и тишину – часами, –
Когда казалось, будто понял вдруг,
Почти умея выразить словами –

О чем звезда мерцает до утра,
О чем вода трепещет ключевая,
О чем синеют небо и гора,
О чем шиповник пахнет, расцветая…

Порой, читая вслух парижским крышам
Его стихи таинственно-простые,
В печали, ночью, в дождь – мы видим, слышим
(В деревне, ночью, осенью, в России):

Живой, знакомый нам, при свечке сальной
Свои стихи негромко он читает,
И каждый стих, веселый и печальный,
Нас так печалит, словно утешает.

И кажется – из царскосельской урны
Прозрачная, хрустально-ключевая
Течет струя свободно и небурно,
Курчавый облак ясно отражая.

И полной грудью мы грустим – но счастьем,
Как вдохновеньем, безотчетно мудрым
Наполнен мир, и стоит жить и, настежь
Открыв окно, дышать парижским утром.

В такой же день, весной, с тобой вдвоем,
Впервые говоря о нашем общем,
Мы шли… А после – каждый о своем:
Я говорил, порой, бессвязно, в общем,

А ты не слушала… Но в смертный час
В непонятом, в неразделенном, в личном
Таким ненужным станет все для нас –
Бессмысленным, бесцельным, безразличным.

И лишь одно на свете – мы вдвоем,
Совсем одни, совсем одно друг с другом,
Таким же, как сегодня, теплым днем,
И радуга непрочным полукругом
Стоит вдали…

Влюбленные целуются опять
На влажной от дождя скамейке.
В косом луче развившаяся прядь
Свисает в виде смуглой змейки.

С тяжелых роз стекают на ладонь
Прозрачно-выпуклые слезы.
В изгибах уха – розовый огонь
Слегка похож на завязь розы.

Опять подымается ветер,
Опять лиловеет восток,
И в сумраке еле заметен
Летящий опавший листок.

(Листок за листком пролетает.)
Опять начинает светать,
Опять мы встаем – и считаем,
Что все повторится опять.

Опять мы заводим пружину
Часов на положенный срок,
Опять мы бросаем в корзину
Один календарный листок.

Скучная желтеет речка,
Тусклая намокла рожь.
Все-таки – ничто не вечно,
Скоро перестанет дождь.

Мокнут над оврагом избы,
Никнет над колодцем жердь.
Что же! Даже этой жизни
Хуже, хоть немного, смерть.

Наклонись над рекой, погляди:
Тень твоей головы и груди
Неподвижна, как если бы в пруд
Ты гляделся; а воды текут
Мимо тени, тебя и всего,
Мимо светлого дня твоего.

Только – сердце боится слегка:
Есть на свете другая река,
Уносящая солнечный день,
И твою мимолетную тень,
И тебя самого заодно
На глубокое, темное дно.

В стакане стынет золотистый чай,
Чаинка видит золотой Китай.

Желтеет чай, как Желтая Река,
И тает сахар, словно облака.

Кружок лимона солнцем золотым
Просвечивает сквозь легчайший дым.

Легчайший пар напоминает ей
Туман прозрачный рисовых полей.

И ложечка серебряным лучом
Упала в золотистый водоем,

Где плавает чаинка, где Китай,
Блаженный край, ее недолгий рай.

В углу, над шкафом, от стены
Кой-где отпала штукатурка,
И пятна плесени видны.
А я гляжу и вижу турка
В высокой феске, на коне,
Кривой залив, луну над мысом.
Я пятна на сырой стене
Каким-то наделяю смыслом.

А в окнах тает полутьма,
И возникает панорама:
Там – тучи, площади, дома,
Зелено-бурый купол храма,
Пятно расплывчатой зари,
Сырая празелень и гнилость.
Все – пятна плесени. Смотри:
И штукатурка отвалилась.

Я слышал где-то анекдот:
Спешит по делу пешеход
Весенним полднем городским.
А некто семенит за ним
И говорит, неясно, в нос:
– Простите. Маленький вопрос:
Вы верите, хоть иногда,
В загробный мир, скажите, да? –
И ждет. И, получив в ответ
Слегка рассеянное «нет»,
Бормочет грустно: – Очень жаль!
И, закрутившись, как спираль,
И делаясь совсем сквозным,
Рассеивается, как дым.

Ну вот и всё. Ведь если вдруг
Ты скажешь, поглядев вокруг,
Что ты не веришь в этот мир,
Мир не уйдет, как дым, в эфир.

Быть может, в мире всё иначе,
Быть может, мир совсем другой,
И всё вокруг не больше значит,
Чем бред, воображенный мной, –
И только вихри электронов,
Как заведённые, кружат?
И нет ни этих старых кленов,
Ни девушки, входящей в сад…

Но вот, сейчас, я прижимаю
Мою щеку к твоей щеке,
И ты, простая и живая,
Стоишь со мной, рука в руке.
Все достоверно, все понятно:
Желтеют клены, воздух тих,
А небо – синее, как пятна
Чернил на пальчиках твоих.

Нам кажется, все ясно, очень просто:
На уличной скамейке рядом с нами
Худой старик, замученный работой,
Сидит, согнув сутуло позвоночник,
Глядит на заскорузлые ладони.

Не позвоночник, а тростник прибрежный
Сгибается; не линии ладоней,
А ветки почернелые деревьев
(На фоне желтоватого заката)
Потрескались под градом и под ветром.

Не сердце бьется, а морские волны,
Не кашель, а раскаты громовые,
И не озноб, а Млечный Путь проходит
Насквозь пронизывающей струею.

А может быть, он спит в своей постели,
С женой бранится иль гниет в могиле.

Трепещут судорожные зарницы,
И парус падает косым углом,
И свет и тень, взлетев, упав, как птицы,
Подрагивают сломанным крылом.

Протрепетал дымок – и вот струею
Кровавой льется тень от фонарей.
А по реке проходит дрожь порою,
И бьется парус (но слабей, слабей).

Как будто чьи-то длинные ресницы
Ещё подергиваются, – пока
Вослед дымку косая тень ложится,
Густая тень сочится вдоль виска.

Солнечная зыбь на реке,
Солнечная рябь на листве.
Тени от ветвей на песке,
Стая голубей в синеве.

Рыба сторожит червяка,
Пестрая сияет река.
Тень от моего поплавка
Синью отливает слегка.

Может быть, когда я умру,
Может быть, тогда я пойму
Легкую, простую игру –
Солнце, полусвет, полутьму…

Ночами едет сквозь зыбкий сон
За тенью клячи – тень телеги,
И тени ворон со всех сторон
В лучах луны, в налетевшем снеге.