Борис Нарциссов - Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Под затуманенной луною,
Доколе видит глаз, бугры
Лоснятся сизой пеленою
В однообразии игры:

Нырок дельфиний, снова выгиб —
И встанет стекловидный холм.
Бегут ожившие ковриги
Однообразных тусклых волн.

А там, на дымном небосклоне,
Огромен, бледен и разъят,
Большой Медведицы квадрат
На севере, как призрак, тонет.

Как толченый кирпич – эта красная глина,
И колются космы травы.
Как до кости, до камня промыты в долины
Пересохшие дикие рвы.

А взберешься и выйдешь: замаячат укропами
Дерева по пыльной степи.
Позабыта веками, позабыта потопами,
Ты, недвижная, сонная, спи!..

Мы по самым паучьим местам проходили,
Мы устали по зною кружить.
Побуревшие травы и солнце над пылью:
Вот земля, на которой – дожить.

По равнине уставленной деревьями тошными,
Я который уж день бреду.
И птицы не наши голосами истошными
Точно с радостью кличут беду.

В эвкалиптах бежит, исчезает, как сетка,
По опавшей листве незаметная тень.
Эвкалипты: как будто посохли их ветки.
Не шумят, а шуршат. Колыхнуться им лень.

Эвкалипты растут без конца по отрогам,
По безводным холмам: не нужна им вода.
Как от судорог ствол их свело. Как из рога
Древесина стволов, тяжела и тверда.

Этот серо-зеленый покров – эвкалипты
Это – шкуры змеиные слезшей коры.
И вот так без конца. И ты знаешь: погиб ты
Здесь в краю эвкалиптов и тусклой жары.

Мне припомнилось – узкою тропкою,
Меж ольхами, ложбиною топкою
Приходил я из леса домой.
Пальцы, жмите глаза. Вы картину обрамите,
Соберете обрывки измученной памяти:
Их не много осталось со мной.

Так, как будто вчера. Теплым клевером
И смолою, как солнечным севером,
Пахнет в памяти это вчера.
Я иду по меже и рукою по колосу
Провожу, точно глажу пушистые волосы.
Как белеет березы кора!

Заплелась плауном с паутиною,
Закустилась колючей малиною,
Заросла подорожным листом
Эта тропка сквозь сумрак ольшаника —
Через проблески памяти раненой —
В опустелый, заброшенный дом.

Над плоским, пересохшим континентом.
От моря и до моря темнота.
Журчат сверчки. Серебряною лентой,
Волокнами туманного жгута,

Течет недвижно Звездная Дорога.
Но беспокойно ожидает юг:
Там далеко во льдах дугой пологой
Воспламеняется полярный круг

И светит медным пламенем досюда,
Как дикого становища костер.
Журчат сверчки. В сухих бурьянах груды
Из ветренного камня. С древних пор.

Корабль Арго идет под парусами.
Его Канопус – кормовой фонарь,
И светит под чужими небесами
Он странникам, как аргонавтам встарь.

Но Скорпион, блестя спиной тугою,
Свивает кольчатую чешую.
И жало, вознесенное дугою,
Вонзается в тоску твою.

В древнее черное лоно,
Лоно судьбы роковой,
Звездный размах Ориона
Падает вниз головой

Берег родной и желанный,
Видишь, растаял в мечту.
Вот – Облака Магеллана
Вечно летят в пустоту.

«Путь твой грядущий – скитанье…»
Слушай, не всё ли равно,
Где и в каком океане
Судну тонуть суждено?..

Уже все знали: не выжить,
Но еще по привычке спасались
Вштольнях глинисто-рыжих,
Глубоко под землей. Но анализ

Дал результат: «смертельно»,
И все побрели под звезды.
Только я остался бесцельно
Бродить по ходам промозглым.

Еще электричество было,
И вдруг я увидел, что стены
Кипят муравьиною силой:
Из трещин выходят, как пена.

Я понял – конец. И скоро.
И надо к людям, наверх мне.
И странно – в пустых коридорах
Заблудиться боялся я, смертник.

Наверху были сумерки. Тучи
Были сизо-свинцовы и вески,
И по ним свеченьем бегучим
Возникали белесые блески.

Бородатый священник устало
Спускался к дощатым баракам.
Я пытался сказать ему: «Стало
Совсем как в Писании – мраком…»

«Апокалипсис…Да…» Он не кончил
И ушел понуро на требу.
Ощутимо тоньше и тоньше
Становилось время, а с неба,

Расплываясь, слабо, но внятно,
Точно в погребе пухлые цвели,
На свинцовом белесые пятна
Ядовитого света серели.

Очень черные глыбы и клубы
Вспухших сажею облаков.
Тихо. Ночь наступила игубы
Сжала плотно на много веков.

В небе диск воспаленный и красный –
То, что раньше называлось луной,
Роет путь в облаках и гаснет,
Кроет кровь на лице пеленой.

Снова выйдет и светит неверно
Вниз, на камни, обломки и рвы,
Мертвый город в черных кавернах –
Тех, что выел последний взрыв.

Он начался, как все предыдущие,
Обычной спешкой: поскорее, бегом…
И день-то был тоже, в сущности,
Обычнейшим вторником или четвергом.

Там, где была весна, было пасмурно,
И пахло почками тополей.
И не думал никто, что насморки
Были последними на земле.

Правда, собаки выли перед этим
И поэты писали стихи.
Но кудлатым псам и кудлатым поэтам
Не было кредита в оценке стихий.

И вдруг, внезапно, около одиннадцати.
Всё перестало существовать:
Ничего и пусто. А души вынутые
Зеленели слабо в пустоте естества.