Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Сказал: «О с благородным сердцем львица!
О дочь моя! Тобой Иран гордится!

Страдали мы, неравный видя бой,
Но не бесславен был поступок твой.

Ты выхода искала в честной битве,
Но враг силен. Внял бог моей молитве,—

В обмане ты спасенье обрела
И невредима от врага ушла».

Гурдафарид в ответ лишь засмеялась
И на стене высокой показалась.

Увидела Сухраба за стеной
И молвила: «Что ждешь ты, витязь мой?

Иль ожидать напрасно — твой обычай?
Увы, навек расстался ты с добычей!»

Сказал Сухраб: «О пери, пред тобой
Клянусь луной, и солнцем, и судьбой,—

Разрушу крепость! Выхода иного
Не вижу я. Тебя возьму я снова.

Как ты раскаешься в своих словах,
Когда в моих окажешься руках!

Как сожалеть ты будешь, что сначала
Ты не исполнила, что обещала!»

Гурдафарид ответила, смеясь:
«Я сожалею, о мой юный князь!

Неужто, витязь мой, не знал ты ране,
Что тюрки брать не могут жен в Иране?

Что ж, значит я тебе не суждена!
Но не печалься, то судьбы вина…

Но сам ты не из тюркского народа,
В тебе видна иранская порода.

С такою мощью, с красотой твоей
Ты был бы выше всех богатырей.

Но если скажет слово шах Ирана,
Что юный лев повел войска Турана —

Подымется Рустам из Сеистана,
Не устоишь ты против Тахамтана!

Беда тебе! — из войска твоего
В живых он не оставит никого.

Мне жаль, что этот стан и эти плечи
Поникнут и падут во прахе сечи.

Повиновался б лучше ты судьбе,
Вернулся бы скорей в Туран к себе.

А ты на мощь свою лишь уповаешь,
Как глупый бык, бока свои терзаешь!»

Сухраб, внимая, от стыда сгорал.
Что замок трудно взять, он это знал.

Невдалеке от крепости стояло
Село и над собой беды не знало.

Сухраб пошел и разорил село,
По локоть руки окунул во зло.

Сказал потом: «Ночь наступает, поздно…
Пора нам отдохнуть от сечи грозной.

А завтра здесь неслыханная быль
Свершится. Мы развеем стены в пыль».

И, повернув коня, погнал безмолвно,
Вернулся в стан, печалью смутной полный.

Когда Сухраб уехал, Гуждахам
Позвал писца и сел с ним рядом сам.

Свои несчастья шаху описал он,
И с опытным гонцом письмо послал он.

В письме сказал он: «Мы, твои рабы,
Здесь терпим гнев неведомой судьбы.

Туранцы, что напасть на нас не смели,
Пришли под крепость, морем зашумели.

Вождь этих войск, затмивших полдня свет,
Юнец, едва ль четырнадцати лет.

Но ростом он невиданно огромен,
Он силой исполинской неутомен.

Его, как дуб индийский, крепок стан.
Льва породил могучего Туран.

Он богатырской палицей играет,
Разящий меч в руке его сверкает.

Что кручи гор ему, что глубь морей?
Подобных в мире нет богатырей.

Как лев средь ланей, в ратной он ловитве,
Сильнейшего сразить он может в битве,

Он может демонам противостать.
Богатыря того Сухрабом звать.

Подобье он Рустама Тахамтана,
Похож на ветвь из дома Наримана.

Не знаю, кто отец его и мать,—
Как у Рустама, мощь его и стать.

Когда пришел он, ради бранной чести,
Привел к нам войско, жаждущее мести,

Хаджир, непобедимый богатырь,
С ним выехал на бой в степную ширь.

Ему навстречу, на коне могучем,
Сухраб летел, как молния по тучам,

Быстрей, чем запах розы — от ноздрей
До мозга, — мысли пламенной быстрей.

Хаджира сбил с седла с такой он силой,
Что это всех смотревших изумило.

Теперь Хаджир в оковах и в плену…
Кто горечи измерит глубину?

Видал я витязей туранских в деле,
Но о подобном не слыхал доселе.

Рустаму он подобен одному,—
Быть может, равен лишь Рустам ему.

На всей земле найдешь ему едва ли
Противоборца, кроме сына Заля.

Здесь, кто против него ни выступал,
Отважнейших он в плен арканом брал.

Хоть он могуч, но духом он не злобен,
Огромный конь его горе подобен.

Когда он скачет, до неба пыля,
Горам прощает тяжесть их земля.

Подумай о стране, миродержавный,
Чтоб не постиг и вас удел бесславный!

Пускай сюда твои войска идут,
Не то — столпы величия падут.

Теперь не время мир вкушать беспечный,
Он может обложить нас данью вечной.

Коль вовремя его не удержать,
Нам радости и счастья не видать.

Когда бы ты его увидел сам,
Сказал бы ты — он юный всадник Сам.

И если ты теперь нам не поможешь,
Всех нас погибшими считать ты можешь.

Не отсидимся мы в своих стенах,—
Сегодня, завтра рухнут стены в прах.

Поэтому мы ночью замок бросим,
Приют в Иране оказать нам просим.

Меня давно ты знаешь, я не лгу,
Но жертвовать я войском не могу.

Нас не укроют стены крепостные,
Ворота перед ним падут стальные».

Письмо он кончил, приложил печать,
Велел гонца надежного призвать.

Сказал: «Скачи быстрей, чтоб утром рано
Ты был далеко в глубине Ирана».

Посланье спрятал тот гонец на грудь,
Сел на коня, помчался в дальний путь.

Под крепостью был тайный свод подземный,
Вел из него далеко ход подземный.

Тем ходом, по неведомым путям,
В ночи ушел с семьею Гуждахам;

И войско все, по потайному ходу,
Из крепости он вывел на свободу.

Когда заря блеснула из-за гор,
Сияньем озарив земной простор,

Сухраб верхом — из алого тумана
Повел на приступ воинство Турана.

Чтоб всех, кто были в замке, наконец
Взять в плен, как стадо сбившихся овец.

Уже он был от замка недалеко,
Глядит: нет стражей на стене высокой.