Тимур Шаов - Песни

Тара-ру-рач-тач-тач-табулатура…
Он вышел провожать меня в носках!

Я счас как эти туфли надеваю,
С ним чувствую кармическую связь:
Все мысли о стране, сижу, переживаю…
А как сниму их, так на всё накласть!

Жаль, размерчик маловат — я в них хромаю.
Звонили из музея: мол, продай.
Я сыну их отдам — пусть носит, не снимая:
Вдруг станет человеком, раздолбай!

В Кремле всю ночь горит, горит окошко…
Отдохнул бы, что ли, хоть немножко.

Полюбии люди горы, как осатанели.
Едут в Альпы, лезут в Анды, прутся в Пиренеи.
Гималаи истоптали, по Тибету рыщут,
Накурившися гашиша, Шамбалу все ищут.

Рерих-Мерих, я не знаю, на Эверест не лазил,
Но чудес, как и барашков, больше на Кавказе.
Как-то, будучи нетрезвым, я в горах слонялся
И со снежным человеком мирно повстречался.

Хоть и рожей он не вышел, но парень очень милый
Чуть похож на помесь Шварцнегера с гориллой
Мы с ним сели на пенечек, хлопнули по рюмке
За знакомство, за природу, за любовь к науке.

Таси-баси тоси-боси также трали-вали
Очень славно посидели, мило поболтали
Жаловался — выпить не с кем — кабаны да туры,
Только хрюкают и гадят, никакой культуры!

Тяжело ему без женщин, снежных женщин мало.
Говорит, что плоть бунтует, а рука устала.
Спрашивал про нашу жизнь — что такое город?
Правда ли, что умер Сталин, кто такой Киркоров?

Он питается дарами фауны и флоры
От жратвы однообразной у него запоры
Провели мы change, что значит — сделали обмены:
Он меня снабдил женьшенем, я его — пургеном.

На ученых обижался: тычут в меня пальцем,
Обзовут то обезьяной, то неандертальцем.
Не терплю, говорит, ученых — огурцов моченых,
На носу, говорит, вертел я всех твоих ученых.

Вы должны гордиться мною, я — загадка века
Я, кричал он, гоминоид, не путать с гомосеком.
Под конец совсем нажрался: рыл себе могилу,
Почему-то пел «Катюшу» и «Хава нагилу».

Мы плясали с ним лезгинку, обнявшись по-братски,
Как-никак — мы оба лица национальности кавказской.
Он кричал: «На эту глушь я молодость угрохал!
Забери меня отсюда, друг ты мой, Тимоха!»

Я забрал его в поселок, он привык, не ноет.
Мужики его прозвали «Вася-гуманоид».
Сейчас работает завскладом, даже начал бриться.
Приезжайте, девки, в гости, хочет он жениться.

Ах, время, советское время!
Как вспомнишь — и в сердце тепло,
И чешешь задумчиво темя:
Куда ж это время ушло?
Нас утро встречало прохладой,
Вставала со славой страна.
Чего ж нм ещё было надо,
Какого, простите, рожна?!
На рубль можно было напиться,
Проехать в метро за пятак,
А в небе сияли зарницы,
Мигал коммунизма маяк.
И были мы все гуманисты,
И злоба была нам чужда,
И даже кинематографисты
Любили друг друга тогда.

Шик, блеск, рай!
Мир, труд, май!

И женщины граждан рожали,
И Ленин им путь озарял.
Потом этих граждан сажали,
Сажали и тех, кто сажал.
И были мы центром Вселенной,
И строили мы на века.
С трибуны махали нам члены
Такого родного ЦК.
Капуста, картошка и сало,
Любовь, комсомол и весна!
Чего ж нам, козлам, не хватало?
Какая пропала страна!
Мы шило сменили на мыло,
Тюрьму променяв на бардак.
Зачем нам чужая текила?!
У нас был прекрасный шмурдяк.
Зачем нам чужая текила?!
У нас был прекрасный шмурдяк.

Старый мир пошел ко дну,
Строим новую страну.
Впечатленье, что друг друга жадно ловим на блесну.
Нынче вовсе не грешно
Въехать по уши в говно,
Все равно к морали нашей мы принюхались давно.

Мы, совки и голытьба,
Давим из себя раба.
Навыдавливали столько — трудно стало разгребать.
Как обычно, на Руси
Все немного гой еси.
Как же так! Весь мир кормили, а теперь — у всех соси!

Англосаксы в нас плюют,
Японцы денег не дают.
Кто сказал «не надо денег»? Дайте Родину мою!
А немец-перец-колбаса
Скушал в супе волоса,
Помни Чудские озера, помни брянские леса.

Но мы-то сами хороши,
Все мы пашем от души.
Кто на свете всех кайфовей, светло зеркальце, скажи.
Продавай, братан, корову,
Покупай мотоциклет,
И проверим, правда ли, что хорошо там, где нас нет.

То низы у нас плохи,
То верхи все — лопухи,
Но Третий Рим спасут не гуси, а только третьи петухи!
Заболел отец родной,
Треснем, братцы, по одной.
Полстраны бухнет за здравье, полстраны — за упокой.

Но как же, все-таки, страна,
Эта дивная страна?
Много в ней лесов с полями, только толку ни хрена.
Все кричат: «Наш дом — тюрьма!»
Чацких стало просто тьма,
Жаль, у них сплошное горе и почти нема ума.

Пешка здесь важней ферзя.
Говорят, так жить нельзя.
Как нельзя, ведь в ней живем же, тихо-вяло окрейзя.
Мы с товарищем, как встарь,
Заливаем грусть-печаль.
Он слепой, а я незрячий, с оптимизмом смотрим вдаль.

Песни сей мораль проста:
Нет морали ни черта,
В общем, было бы здоровье, остальное — суета

Жизнь идёт — прорабы строят,
Парикмахеры стригут,
Дети спят, шахтёры роют,
Заключённые бегут.
Каждый свято исполняет
Предначертанную роль,
Энтропия возрастает,
Дорожает алкоголь.

И лишь султан Брунея,
Простой султан Брунея,
Не думает, почём коньяк,
От праздности болея.
Слышь ты, султан Брунея,
Давай-ка жить дружнее,
Меняй-ка свою нефть
На наш портвейн,
Клянусь, не пожалеешь!

Кто-то в гольф играет в клубе,
Кто-то ходит босяком,
Кто-то свежих устриц любит,
Кто — картошечку с лучком.
Бог воздал, тут всё понятно,
Разделил: что — им, что — нам.
Всё должно быть адекватно,
Зад — соответствовать штанам.

К примеру, князь Монако,
Обычный князь Монако,
Не будет хавать «Uncle Ben's» —
Он не дурак, однако.
Послушай, князь Монако,
А мы живем в бараках, но!
Твоей княгине до моей жены —
Как до Пекина раком.

У меня пропала тяга
К беспонтовому труду,
В туалете есть бумага —
Я в писатели пойду.
Стану совестью народа,
Буду деньги загребать,
Буду платно год от года
За Отечество страдать.

И только Пушкин,
Кучерявый Пушкин,
Всем видом бронзовым дает понять,
Что нам цена — одна полушка.
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Большие платят гонорары,
Уж лучше я продам штаны,
Куплю себе гитару.