Педро Кальдерон - Жизнь есть сон (другой перевод)

Стяжал я имя мудреца.

Бессильны время и забвенье

Мне повредить, когда повсюду,

На всем земном огромном шаре

Тиманта кисть, Лизиппа мрамор

Меня давно провозгласили

Василием великим. Все

Вы знаете, что до сих пор

Одной науке предан я,

Науке цифр и вычислений.

Нас учит каждый новый день,

Молва несет нам поученье,

Но предвосхитил я наукой

Обязанности их и право:

В своих таблицах вижу я

Все новости веков грядущих,

Все есть "теперь" в моих таблицах.

Что нового расскажет время?

Все сам могу я рассказать.

Небесный свод с его красою,

Лучами солнца освещенный

Иль озаряемый луной,

Миры бриллиантов и кристаллов,

Где звезды ласково сияют

И блешут знаки зодиака

Вот вам предмет моих занятий

В течение многих, долгих лет;

Вот книги вам мои, в которых

На бриллиантовой бумаге

И на сапфировых страницах,

Златыми буквами, понятно

Судьбу людскую пишет небо,

Благоприятную и злую {19}

Так быстро их читаю я,

Что духом следую своим

За ними в быстром их движеньи,

И, прямо и на поворотах.

О, если б раньше умер я,

Небесным гневом пораженный,

Чем комментарием стал ум мой

Движенья звезд, регистром неба {20}!

Ах! кто несчастен, для того

И преимущество есть нож!

Кто небом осужден на знанье,

Тот самого себя убийца.

И это лучше, чем я сам,

Судьба моя вам разъяснит.

У вас я вновь прошу молчанья:

Чудесен будет мой рассказ!

От Клорилены дорогой

Имел несчастного я сына;

И кажется, что все приметы,

Какие бедствием грозят,

Свершились при его рожденьи {21}.

Так, прежде чем на божий свет

Он вышел из гробницы чрева,

Рождение подобно смерти,

Среди видений беспокойных

Приснилось матери его,

Что зверь, по виду человек,

Ей внутренности разрывал,

И, вся в крови, она родила

Ехидну злую, человека,

И тотчас после умерла {22}.

Но вот приходит день рожденья,

И предсказанья совершились.

Как редко ложными бывают

Те предсказанья, что печальны!

Таков был сына гороскоп:

Окрашенное кровью солнце

С луной вступало в бой жестокий;

Земля была их валом темным;

Они схватиться не могли

Руками, но сражались светом.

Такого страшного затменья

Ни разу с солнцем не случалось

С тех давних пор, как смерть Христа

Оно оплакало однажды.

Земля затоплена пожаром

Была зловещего огня

И думать в ужасе могла,

Что час ее пришел последний.

Небесные затмились своды,

Дрожали зданья на земле,

Дождь каменный на землю падал,

Текли волной кровавой реки {23}.

И в этот страшный час, когда

Казалося безумным солнце,

Родился Сигизмунд и сразу

Свою природу обнаружил;

Родился он, скончалась мать,

И он, причина этой смерти,

Сказал жестокие слова:

"Я человек, и потому

Отплачиваю злом за благо".

И я в науке стал искать

Разгадку ужасов таких

И увидал, что Сигизмунд

Жестокий будет человек,

Монарх - губитель благочестья;

Добычей войн междоусобных

Из-за него вся Польша станет

И будет школою измены,

И академией пороков.

А он, безумьем увлеченный,

Среди разврата и злодейств,

Поднимет руку на меня,

И голова моя седая

Его ногам подстилкой будет.

О, горе мне! И предсказаньям

Поверил я; и как не верить

Тому, что говорит наука?

Себя мы любим и охотно

Заботимся мы о себе.

И так, предсказывало небо

Несчастия и мне и Польше;

Решил животное смирить я,

Хотя и сам родил его,

Смирить затем, чтобы узнать,

Покорны ль звезды мудрецу?

Объявлено народу было,

Что мертвым родился наследник,

А я, обдумав осторожно,

Велел в горах построить башню,

Куда и свет едва проникнет,

И вход в которую закрыт

Громадой мрачных обелисков.

Суровые мои законы,

Тогда объявленные всем,

Чтобы никто под страхом смерти

Проникнуть в горы те не смел,

Причиною имели то,

О чем сейчас я вам сказал.

Там Сигизмунд живет поныне,

Несчастный, жалкий, в тяжком плене;

При нем находится Клотальдо,

И только он с ним говорит;

Наставник Сигизмунда он;

Он научил его наукам

И католическою верой

Ребенка душу просветил;

И только он был до сих пор

Свидетелем невольных мук

И униженья Сигизмунда.

Здесь три вопроса перед нами;

Сначала первый укажу.

Я так люблю вас, дети Польши,

Что в рабство королю-тирану

Отдам ли вас когда-нибудь?

А кто в несчастия такие

Отчизну ввергнет, государем

Великодушным быть не может.

Второй вопрос не легче будет:

Прилично ли христианину

Дитя свое тех прав лишить,

Какие и людьми и небом

За ним быть признаны должны?

Такого нет еще закона

Тираном быть, чтобы других

Спасать от дерзкого тирана,

Когда мы согласимся с тем,

Что будет Сигизмунд тираном.

И хорошо ли делать зло,

Другое зло предупреждая?

И, наконец, еще вопрос:

Я предсказаниям поверил,

Но хорошо ли так легко

Поверить им без колебаний?

Хотя несчастьями грозит

Характер дикий Сигизмунда,

Быть может, зло не победит!

Нам мнится, рок неумолим,

Дурны наклонности, планета

Вещает гибель, но они

Склоняют только нашу волю,

А не насилуют ее {24}.

И так колеблясь, размышляя,

Придумал наконец я средство;

И всех вас изумит оно!

Сегодня ночью Сигизмунда,

Ему не открывая раньше,

Что он мой сын и ваш король,

Я во дворец велел доставить.

Под балдахином королевским

Он на моем воссядет троне,

Повелевать он будет вами,

А вы в покорности ему

Дадите клятву. Трех вещей

Я этим способом достигну

И дам ответ на три вопроса,

Сейчас поставленные вам.

Быть может, злое предсказанье

Пустым окажется обманом,

И Сигизмунд умом и лаской

Любовь всеобщую заслужит,

И государем вашим будет

Тот, кто имеет все права,

Хотя и был он до сих пор

Товарищем зверей пустыни

И блеск придворного и ловкость

Мог показать лишь пред горами.

А если он и в самом деле

Безумный, дерзкий и жестокий,

Поводья закусив, помчится

Чрез поле мерзостных пороков,

Тогда я долг исполню свой:

Преодолев души страданья,

Лишу я Сигизмунда власти,

В темницу вновь его отправлю,

И заключенье уж не будет

Жестокостью, но наказаньем.

И, наконец, когда мой сын

Характер дикий обнаружит,

Вас всей душой любя, вассалы,

Других я дам вам королей,

Достойных скиптра и короны:

Они - племянники мои!

Соединив права обоих,

Сердца связав святыней брака,

Отдам Эстрелле и Астольфу

Корону и свои владенья.

Вполне заслуженные ими.

Все это я повелеваю

Как государь; но как отец

Прошу об этом; как старик