Вера Павлова - Стихотворения

Душа расставалась с телом.
Моя — с твоим телом.
Твоя — с моим телом.
Душа улыбалась телу:
— Ну все. Я полетела.
— Ну все. И я полетела.
Душа склонялась над телом:
— А мне-то какое дело?
— И мне — какое дело?
Душа прижималась к телу:
— Прости. Я не хотела.
— Прости. И я не хотела.

Одиночество — это болезнь,
передающаяся половым путем.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоем,
поболтаем о том, о сем,
не о том, не о сем помолчим
и обнимемся, и поймем:
одинокий неизлечим.

Размажь по стенке, но — по своей,
топчи, чтоб смогла прилипнуть к ногам,
из колючей проволоки гнездо свей,
вот увидишь, что нам будет там
хорошо.

Нет любви? — Так сделаем ее!
Сделали. Что дальше будем делать? —
Сделаем заботу, нежность, смелость,
ревность, пресыщение, вранье.

Надобны два зеркала
или два мужчины
чтоб себя любимую
увидеть со спины
Надобно быть зеркалом
чтобы два мужчины
были друг ко другу
лицом обращены
чтоб наполнив рюмки
виноградной гнилью
спутавшись локтями
перешли на Я
Чтоб накрывши юбкой
как епитрахилью
отпустила каждого:
Да, твоя. Твоя.

Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.

Зачем считала, сколько мужиков
и сколько раз, и сколько раз кончала?
Неужто думала, что будет мало?
И — было мало. Список мужиков —
бессонница — прочтя до середины,
я очутилась в сумрачном лесу.
Мне страшно. Я иду к себе с повинной.
Себя, как наказание, несу.

О чем бы я ни писала, пишу о ебле.
И только когда я пишу о самой ебле,
то кажется, что пишу совсем не о ебле.
Вот почему я пишу только о ебле.

Не кричите на меня, птицы,
не машите на меня руками, елки,
не подглядывайте, ангелы, за мною
сквозь замочные скважины звезд —
ничего я не могу для вас сделать!

Новость, от которой сердце
бьется, как дитя в утробе:
не нашли его во гробе!
Ничего там нет, во гробе!
Ничегошеньки — во гробе!
А куда из гроба деться,
кроме… Взгляд и голос ввысь тяну.
Так — воистину? Воистину.

А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук… А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? без трещин?
А может быть, Он бьет мужчин о женщин
для этого?

Всей музыки, и той не хватит
твое молчанье заглушить.

Вечность — скатертью дорога.
Скатерть вечности бела.
Белизну ее не могут
запятнать ничьи дела.
Ни награды, ни расплаты,
ни в блаженстве, ни в огне,
только версты полосаты
попадаются одне.

ой растенья насажденья
в первородном саду
метастазы наслажденья
по всему животу
восхожденье наважденье
ой держи упаду
клеток перерожденье
в полную пустоту

Падая жертвой любовной картечи
на дно воздушной ямы блаженства,
теряю постылый дар речи,
обретаю заветный дар жеста,
поднимаю веки прозревшей кожи,
чешуей очей библейски одета.
Для чего же выпытывать так тревожно:
— Скажи, как ты? Скажи, где ты?

Где-где?
На звезде,
у тебя на бороде,
на простыночном холсте
в подвенечной наготе,
далее —
везде.

Супружеское ложе,
супружеская лужа,
чья, тот в ней и лежи.
— Да оба хороши.

и стал свет
внутри живота
и закрыла глаза
боясь ослепить
и закрыла лицо
как Моисей
и увидел ты
что мне хорошо

Тебе ничего не стоит на миллионы частей раздробиться.
Мне нужен месяц, чтобы снести одно яйцо.
Ты ищешь себя, примеряя разные лица.
Я меняю кремы, чтобы не изменилось мое лицо.
Меня любили многие и любить меня тебя научили.
Я любила многих и научилась любить одного.
Короче, акмэ. Но все мои слабости остаются в силе.
Золотое сечение. Но времени остается всего ничего.

Мы увидим небо с овчинку,
догадаемся, чья папаха.
Мы узнаем свою начинку
на разделочных досках страха.
Мы поймем: оправдаться нечем.
Мы заглянем в глаза воловьи
тихих ангелов междуречья,
грустных демонов послесловья.
Послелюбья нежнейшие нети!
И периною гробовою,
чтобы нас не увидели дети,
мы укроемся с головою.

Спим в земле под одним одеялом,
обнимаем друг друга во сне.
Через тело твое протекала
та вода, что запрудой во мне.
И, засыпая все глубже и слаще,
вижу: вздувается мой живот.
Радуйся, рядом со мною спящий, —
я понесла от грунтовых вод
плод несветающей брачной ночи,
нерукопашной любви залог.
Признайся, кого ты больше хочешь —
елочку или белый грибок?

Пахари паха,
оратаи рта,
рыцари страха,
упрека, стыда,
вкладчики, пайщики
средней руки.
мальчики с пальчиками…
Мужики.

но не измерить вам сколько ни мерьте
место впадения смерти в бессмертье

С наклоном, почти без отрыва,
смакуя изгибы и связки,
разборчиво, кругло, красиво…
Сэнсей каллиграфии ласки
внимателен и осторожен,
усерден, печален, всезнающ…
Он помнит: описки на коже
потом ни за что не исправишь.

нежней не бывает —
а он все нежнее
сильней не бывает —
а он все сильнее
грустней не бывает —
а он все грустнее
нужней не бывает —
а он все не с нею.

отличить живое от мертвого
отделить живое от мертвого
оградить живое от мертвого
защитить живое от мертвого
А оживить мертвое?
Не знаю.
Пока не могу.

Использованный презерватив
на ветке березы
в лютый мороз.
Генофонд.

Могла ли Биче, словно Дант, творить,
как желтый одуванчик у забора?
Я научила женщин говорить.
Когда б вы знали, из какого сора.

Оцененный=уцененный.
И только недооцененный
поэт вполне оценен.
А значит, и он уценен.