Семен Липкин - Большая книга стихов

А напрягши свой слух,
Ты поймешь: не случайно
И австрийское "файно",
Но земли этой дух —
Беспросветная тайна.

Гнезда вьют кобзари,
Слезы светятся в кроне,
В силлабическом стоне,
И полоска зари —
Как рушник на иконе.

— А давно ль ваш старик
Умер, пани Гелена?
Отвечает смиренно:
— Не пришел чоловик
Из сибирского плена.

Когда я приникну к эдемским вратам
И станут меня вопрошать как пришедшего,
Быть может, на миг я задумаюсь там,
Но быстро пойму, что ответить мне нечего.

А как я хотел говорить! Я хотел
Еще еле слышное, — только одно еще! —
Исторгнуть дыханье из каменных тел,
Извлечь теплоту из застывшего гноища.

О как я хотел говорить!

О том, как был с лица земного стерт
Мечом и пламенем свирепых орд

Восточный град, — сумел дойти до нас
Короткий выразительный рассказ:

"Они пришли, ограбили, сожгли,
Убили, уничтожили, ушли".

О тех, кто ныне мир поверг во мрак,
Мы с той же краткостью расскажем так:

"Они пришли как мор, как черный сглаз,
И не ушли, а растворились в нас".

Над москательной клена
И кирпичами школы —
Воинская попона,
Облачные престолы.

Мне же не надо власти,
Что мне меч и кольчуга?
Есть в моем сердце счастье
Ласковая подруга.

С нею осень моложе,
В окнах менее мутно.
Доброе утро, Боже!
Ангелы, доброе утро!

Вблизи владений Посейдона
В степи таинственно простерт
Вдоль влаги иссиня-зеленой
Огромный современный порт.

Но, лик подняв в курчавой пене
Над призрачностью якорей,
Не видит кранов и строений
Всевечный властелин морей.

Пред ним все так же неизменно
Беззвучен, пуст простор степной,
Лишь непослушная сирена
Хохочет, прячась за волной.

1

Покров земли сырой, зелено-черный,
Объединил чиновников, купцов,
Певицу, вратаря футбольной сборной,
Глупцов и умных, щедрых и скупцов.

Мы чувствуем, — восходит свет соборный
Над местопребываньем мертвецов,
И остро удивляемся упорной
Настойчивости временных жильцов —

Своих усопших прикрепить к обрядам,
К священным знакам, званьям, должностям,
Их приобщить к сегодняшним страстям,

Как плиты приобщаются к оградам,
И совершается без лишних слез
Покойника неспешный перенос.
2

Покойника неспешный перенос
От церкви к яме, купленной за взятку.
Все рос, а до могилы не дорос:
Скончался, — не включили в разнарядку.

Хоть от начальства был родне разнос, —
Отпели по церковному порядку.
Зачем же он вносил партийный взнос,
Угодливую резал правду-матку?

Себя стыдом ни разу не казнил,
И смертью он себя не изменил,
Смерть стала, как и жизнь, рабой покорной.

А мясу все равно, где дотлевать:
Удобна деревянная кровать
И около кладбищенской уборной.
3

И около кладбищенской уборной,
О чем душа не знает ни одна,
Спит безымянно под травою сорной
Им брошенная первая жена.

Безлунной ночью, поймой приозерной,
Бежала из колхозного звена,
Спилась на фабрике — и в безнадзорной
Могиле успокоилась она.

С ним в городе она не повстречалась,
А с ним росла, любилась и венчалась,
Обоих гнул и обманул колхоз.

Не пеночка ли тоненько запела?
Меж двух могил есть и живое тело —
На майском солнце греющийся пес.
4

На майском солнце греющийся пес —
Неприкасаемый в державе мертвых.
Вдруг, повернувшись, трет он свой расчес
О землю, прячущую распростертых.

Он болен. Вкусно пахнущий отброс
Не дразнит ни чутья, ни лап мухортых,
А что касается увядших роз
Или других цветов полуистертых, —

Он их не слышит. Оба мы больны.
И я принадлежу к презренной касте,
И я, как пес, забыл мечты и страсти,

И для меня во времени равны
Дыханье блеклых роз и запах хлорный,
Герой-пилот, советник ли надворный.
5

Герой-пилот, советник ли надворный, —
И тот, и этот выросли в избе.
Удачей, участью почти фольклорной,
Они обязаны самим себе.

Кто был возвышен службой ратоборной,
Кто — при царе — довлел иной судьбе,
Но хоть бы раз строптивый, несговорный
Проснулся ль дух в том иль другом рабе?

Здесь, в недрах, не найти бессмертной силы,
Здесь только сгустки крови, кости, жилы,
Заране сделанные на износ,

Над ними только святцы, только словник,
В котором тлеют летчик иль чиновник,
Иль школьница под сенью двух берез.
6

О школьнице под сенью двух берез
Рассказывают знающие люди:
Девчонку изнасиловал матрос,
Потом отрезал губы ей и груди.

Судили — наказание понес:
Он в лагере среди мордвы и чуди…
Как тихо! Но, быть может, отзвук грёз
Не смолк в обезображенном сосуде?

Мечтала стюардессой, что ли, стать,
С пилотом-мужем раз в три дня взлетать…
О беглый поцелуй и гул моторный!

Увы, догадка чересчур проста:
Что скажет нам святая немота,
Что памятник нам скажет рукотворный?
7

Что памятник нам скажет рукотворный?
Что каменная скажет голова?
Он был поэт. Слагал он стих отборный,
Рожденный, будто в праздник Рождества.

Крестьянин и гуляка подзаборный,
Какие, Боже, он творил слова!
Они раскинулись, как луг просторный,
И пахнут, как рязанская трава.

Он сам как слово пожелал родиться,
Но спит в сырой земле самоубийца,
И все же дух его прими, Христос!

А что пропеть уехавшему сыну,
Крамольнику, жиду наполовину,
Да и какой задать ему вопрос?
8

Да и какой задать ему вопрос?
Задрав штаны, бежать за комсомолом?
В деревне скоро лето, сенокос,
Но солнце смотрит глазом невеселым.

Крестьянин ноги из села унес,
И пышным не вернуть его глаголом.
Пошло все то, что было, под откос,
На мельницу не едут за помолом.

Так жизни закружилось колесо,
Что на Руси не нужен стал умелец
И сделался игрушкой земледелец,

Как в басенке предвидел Шамиссо…
С поэтом рядом спит помещик местный.
Друг другу были ли они известны?
9