Илья Сельвинский - Стихи

Выстреливает молодая почка,

Но тут же слышу в собственном боку,

Как собственная почка, торжествуя,

Стреляет прямо в сердце...

Я креплюсь.

Еще могу подтрунивать над болью;

Еще люблю, беседуя с врачами,

Шутить, что "кто-то камень положил

В мою протянутую печень", — всё же

Я знаю: это старость. Что поделать?

Бывало, по-бирючьи голодал,

В тюрьме сидел, был в чумном карантине,

Тонул в реке Камчатке и тонул

У льдины в Ледовитом океане,

Фашистами подранен и контужен,

А критиками заживо зарыт,

Чего еще? Откуда быть мне юным?

Остался, правда, у меня задор

За письменным столом, когда дымок

Курится из чернильницы моей,

Как из вулканной сопки. Даже больше:

В дискуссиях о трехэтажной рифме

Еще могу я тряхануть плечом

И разом повалить цыплячьи роты

Высокочтимых оппонентов — но...

Но в Арктику я больше не ходок.

Я столько видел, пережил, продумал,

О стольком я еще не написал,

Не облегчил души, не отрыдался,

Что новые сокровища событий

Меня страшат, как солнечный удар!

Ну и к тому же сердце...

Но сегодня,

Раскрывши поутру свою газету,

Я прочитал воззванье к молодежи:

"ТОВАРИЩИ, НА ЦЕЛИНУ!

ОСВОИМ

ТРИНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ГА СТЕПЕЙ

ЗАВОЛЖЬЯ, КАЗАХСТАНА И АЛТАЯ!"

Тринадцать миллионов... Что за цифра!

Какая даль за нею! Может быть,

Испания? Нет, больше! Вся Канада!

Тринадцать... М?

И вновь заныли раны,

По старой памяти просясь на фронт.

Пахнуло ветром Арктики! Что делать?

Гм... Успокоиться, во-первых. Вспомнить,

Что это ведь воззванье к молодежи,

А я? Моя-то молодость тово...

Я грубо в горсть ухватываю печень.

Черт... ни малейшей боли. Я за почки:

Дубасю кулаками по закоркам —

Но хоть бы что! Молчат себе. А сердце?

Тут входит оживленная жена:

"Какая новость! Слышал?"

— "Да. Ужасно.

Прожить полвека, так желать покоя

И вдруг опять укладывать в рюкзак

Свое солдатство. А?"

— "Не понимаю".

— "А что тут, собственно, не понимать?

Ну, еду... Ну, туда, бишь... в это... как там?

(Я сунул пальцем в карту наугад.)

Пишите, дорогие, в этот город!

Зовется он, как видите, "Кок...", "Кок..."

(Что за петушье имя?) "Кокчетав".

Вот именно. Туда. Вопросы будут?"

1954

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972.

Республику свою мы знаем плохо.

Кто, например, слыхал про Кокчетав?

А в нем сейчас дыхание пролога!

Внимательно газету прочитав,

Вы можете немало подивиться:

И здесь его название... И вот.

Оно уже вошло в передовицы

И, может быть, в историю войдет.

Здесь травка, словно тронутая хной,

Асфальт приподымает над собою,

Здесь грязи отливают синевою:

Копнешь — и задымится перегной;

Всё реже тут известнячок да глинка,

И хоть в кафе пиликают "тустеп",

Отсюда

начинается

глубинка,

Великая

нехоженая

степь.

Что знали мы о степях? Даль, безбрежье,

Ковыль уснувший, сонные орлы,

Легенда неподвижная забрезжит

Из марева такой дремотной мглы...

Про сон степной, Азовщину проехав,

Пленительно писал когда-то Чехов;

Исколесив казачий Дон и Сал,

Про ту же дрему Шолохов писал, —

А степь от беркута до краснотала

Неистовою жилкой трепетала!

Степь — это битва сорняков друг с другом.

Сначала появляется пырей.

Он мелковат, но прочих побыстрей

И занимает оборону кругом.

Но вот полыни серебристый звон...

Ордою сизой хлынув на свободу,

Из-под пырея выпивая воду,

Полынь его выталкивает вон!

А там типец, трава эркек, грудница...

И, наконец, за этими тремя

Летит ковыль, султанами гремя,

Когтями вцепится и воцарится.

Степь — это битва сорняков. Но степь

Есть также гнездование пеструшки,

А в этой мышке — тысяча судеб!

Пеструшкою бывает сыт бирюк,

Пеструшку бьет и коршун и канюк,

Поймать ее — совсем простая штука,

А душу вынуть — проще пустяка:

Ее на дно утаскивает щука,

Гадюка льется в норку пестряка,

И, наконец, все горести изведав,

Он кормит муравьишек-трупоедов.

Ковыльники пушные шевеля,

Пеструшкой степь посвистывает тонко,

Пеструшка в ней подобье ковыля,

И — да простит мне критик Тарасенков

Научный стиль поэзии моей —

Пеструшка — экономика степей.

И вдруг пошло, завыло, застучало

Какое-то железное начало.

Степь обомлела — и над богом трав

Вознесся городишко Кокчетав.

В обкоме заседают почвоведы,

Зоологи, политинструктора,

Мостовики, дорожники — и едут

Длиннющим эшелоном трактора.

Где древле был киргиз-кайсацкий Жуз,

Где хан скакал, жируя на угодьях,

Теперь in corpore [1] В полном составе (лат.). — Ред. московский вуз —

И прыгает по кочкам "вездеходик",

В нем бороды великие сидят,

И яростно идет на стенку стенка

Испытанных в сражениях цитат

Из Дарвина, Мичурина, Лысенко,

И, как бывает в нашей стороне,

Спервоначалу всё как по струне,

Но вот пошли просчеты, неполадки,

Врывается и вовсе анекдот:

Ввозя людей, забыли про палатки.

А дело... Дело все-таки идет.

Вонзился пятиплужный агрегат —

И царственный ковыль под гильотины!

Но с этой же эпической годины

Пеструшка отступает наугад.

Увы, настали времена крутые:

Перебегают мышьи косяки.

За ними волки, лисы, корсаки.

Как за кормильцем аристократия,

А Кокчетаву грезятся в степи

На чистом поле горы урожая!

Он цифрами республику слепит,

Самой столице ростом угрожая.

Да, он растет с такого-то числа —

Недаром среди новых пятиплужий

У побережья гоголевской лужи

Античная гостиница взошла!

Недаром город обретает нрав,

И пусть перед родильным домом — яма,

Но паренек в четыре килограмма,

Родившись, назван гордо: "Кокчетав"!

Вы улыбнулись. Думаете, шутка,

Но чем же лучше, например, "Мишутка"?

1954

Илья Сельвинский. Избранные произведения.

Библиотека поэта (Большая серия).

Ленинград: Советский писатель, 1972.

Кто не знает музыки степей?

Это ветер позвонит бурьяном,

Это заскрежещет скарабей,

Перепел пройдется с барабаном,

Это змейка вьется и скользит,

Шебаршит полевка-экономка,

Где-то суслик суслику свистит,

Где-то лебедь умирает громко.

Что же вдруг над степью понеслось?

Будто бы шуршанье, но резины,

Будто скрежет, но цепных колес,

Свист, но бригадирский, не крысиный —

Страшное, негаданное тут:

На глубинку чудища идут.

Всё живое замерло в степи.

Утка, сядь! Лисица, не ступи!

Но махины с яркими глазами

Выстроились и погасли сами.