Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

Вы не его, а мой! Отныне жизнью, кровью
Вы связаны со мной.

Да, я сильна любовью.
Я защищу его, кто б на пути ни стал!

Коль можешь, защищай. Но все ж он клятву дал.

То правда?

Я клялся.

Нет, нет, ты, без сомненья,
Свободен от нее! То бред был, ослепленье!

Идем!

Оставь! Уйти я должен с ним сейчас.
Ему я слово дал. Отец мой слышит нас.

Уж лучше вам отнять тигренка у тигрицы,
Чем у меня того, с кем жизнь успела слиться!
Вы знаете ль, кто я? Жалела я всегда
И вашу седину, и дряхлые года;
Была я девушкой невинной и покорной,
Но гневом и слезой сверкает взгляд мой черный.

Вы видите кинжал? Бесчувственный старик,
Иль уж не страшен взгляд, что в сердце вам проник?
Смотрите же, дон Руй! Из одного мы рода.
Вы — дядя мне. Но пусть у нас одна природа —
Супруга моего коснуться я не дам.

Ах, я у ваших ног! Явите милость нам!
Прощенье, о сеньор! Я женщина, слаба я,
Теряю силы я, насилью уступая,
Молю пощады я у ваших ног, в пыли!
О, если б сжалиться над нами вы могли!

Что слышу, донья Соль?

О, сжальтесь! Мы в Кастильи
Все резки на словах. Когда б вы всё забыли,
Вернули мне его! Ведь не были вы злым!
Пощады! Вы меня убейте вместе с ним!
Я так его люблю!

Да, слишком!

Эти слезы…

Нет, нет, я не хочу, чтоб те сбылись угрозы,
Чтоб умер ты. Нет! Нет!

Он будет невредим —
И вас я полюблю, быть может.

Вслед за ним?
Остатками любви и дружбою небрежной
Хотите вы смирить порыв страстей мятежный?

Он лишь один вам мил! И счастлив он вполне.
А я? Иль, мните вы, приятна жалость мне?
Все будет у него: любовь, душа, корона.
Вам на меня взглянуть позволив благосклонно,
Он может, чтоб мою тем успокоить грудь,
Вам слово разрешить несчастному шепнуть,
Бродяге, что ему уж надоел немало,
С презрением плеснет остатки из бокала.
Бесчестие! Позор! Нет, надобно кончать.
Ну, пей!

Я слово дал. Хочу его сдержать.

Скорей!

О, подожди! Внемлите мне вы оба.

Нет, ждать я не могу. Уж он стоит у гроба.

Мгновенье, о сеньор! Как жестоки сейчас
Вы оба! Слушайте, что я хочу от вас.
Мгновенье — вот и все, что женщине здесь надо.
Позвольте же сказать, что для души отрада,
Что в сердце у нее! О, дайте же сказать!

Я тороплюсь.

Зачем так сердце мне терзать?
Что сделала я вам?

Ах, плач ее — терзанье!

Мне многое сказать вам надо на прощанье.

Пора!

О дон Хуан, излиться дай душой
И делай все тогда, что хочешь…

Мой он, мой!

Когда две женщины решают дело чести,
Нам мужество искать в другом уж нужно месте.
Поклялся хорошо ты головой отца, —
Пойду к нему, чтоб он узнал все до конца!
Прощай!

Остановись!

Мне ль отступить с позором?
Мне ль быть обманщиком, изменником и вором?
Иль хочешь, чтоб я шел, куда глаза глядят,
С клеймом на лбу моем? Отдай, верни мне яд,
Верни его — молю всем сердцем, всею страстью!

Ты хочешь?

Пей теперь!

Как? И она? Несчастье!

Возьми его.

Старик, смотри, как ты жесток!

О милый, для тебя тут есть еще глоток!

Ах!

Ты бы ничего мне не оставил в склянке,
Не знаешь сердца ты супруги-христианки,
Не знаешь страсти той, в чьих жилах Сильвы кровь,
Я первой выпила. Пей ты, моя любовь!
Пей, если хочешь…

О, что слышу я, несчастный!

Ты этого хотел.

Но эта смерть ужасна!

Нет, нет!

Но этот яд — прямой к могиле путь.

Не вместе ли должны мы в эту ночь заснуть?
А где — не все ль равно?

За клятвопреступленье
Вот месть твоя, отец!

О, страшные мученья!
Отбрось скорей флакон! Ах, я схожу с ума!
Остановись, Хуан! В той склянке смерть сама!
Дракон, стоглавый яд, в какой-то дикой страсти
Растет в груди моей, мне сердце рвет на части!
О, можно ль так страдать? Весь ад в душе моей!
Ах, что со мной сейчас? Огонь! Огонь! Не пей!
Нет, ты не вынесешь!