Борис Верховцев - Норматив

«Откуда темы Вы берёте?» —
Спросил один меня в письме,
«Сдаётся мне, вы просто врёте,
Купая мир в сплошном дерьме.

Я — токарь высшего разряда,
Ни дать, ни взять — рабочий класс,
И заливать мне тут не надо,
Я знаю жизнь не хуже Вас.

И я вот этими руками
Побольше пользы приношу,
Чем идиотскими стишками,
Которых сроду не пишу!»

Я написал: «В вопросе Вашем
Уже содержится ответ!
Да, мы не сеем, и не пашем,
Но ведь на то я и поэт.

Чтоб подмечать пытливым оком
И освещать житейский срам,
Что не под силу хлебопёкам,
И недоступно малярам.

Там, где завхоз, гремя ключами,
Спокойно морду отвернёт —
Поэт бессонными ночами
Вдыхает душу в свой блокнот.

Когда солдат белее мела
Обходит вражеский блиндаж —
Поэт туда заходит смело
И всё берёт на карандаш.

И уж тем более занятно,
Что без снобизма и гримас
Мы часто трудимся бесплатно,
(Чего нельзя сказать о Вас).

Я, соблюдая осторожность,
К Вам не полез бы под фрезу —
Так уж оставьте мне возможность
Смотреть на сор в чужом глазу!»

Служить науке — безусловно, благо,
Но часто ли оправдан этот риск?
В чём виноват, скажите, был бедняга,
Тот беззащитный пластиковый диск?

Лежал себе тихонечко на полке,
В душе царили нега и покой,
Но чернокожий лаборант в бейсболке
Его сграбастал жирною рукой.

И ну гонять по зонам и отсекам,
Да вслед бежать во всю дурную прыть,
Для этого не то что человеком,
А сволочью последней нужно быть.

В СССР шумит Олимпиада,
Войска в Кабул готовы вылетать,
А им, видать, всего-то лишь и надо
Несчастный диск до ручки укатать.

«Сто пятьдесят!» — кричит, «отлично, парни!»
И пялится на свой секундомер…
Уж лучше б ты муку грузил в пекарне,
Или в такси работал, например.

Всего делов — летит кусок пластмассы,
А расписали так — на все лады,
И грант, небось, из президентской кассы
На новые «полезные» труды.

Не верю я ни в мнимую удачу,
Ни в прочие рекорды-чудеса,
Поскольку до сих пор ко мне на дачу
Автобус едет ровно два часа…

Приснился сон: бегу я лесом,
Движенья быстры и легки,
На встречу Пушкина с Дантесом,
У Чёрной питерской реки.

Чтоб эту глупую затею
Замять надёжно на корню:
Я обязательно успею,
Я жизнь поэту сохраню.

Дантес с него не сводит взора
И шубу сбрасывает с плеч…
Держись, Сергеич, буду скоро!
Попробуй гадину отвлечь!

И вот когда француз-повеса
В карман за пулями полез,
Я с шумом выскочил из леса,
В испуге дёрнулся Дантес.

А Пушкин стрельнул… Ай да Пушкин!
Нажал с улыбкой на курок —
И честь сберёг своей подружки,
Себе же — молодость сберёг.

Ещё дымилась сигарета,
Дрожа в дантесовых губах,
А нас несла уже карета
К мускатам в винных погребах.

А после — бал! Народу — тыщи!
Взрывалось множество петард,
Он называл меня «дружище»,
И дал потрогать бакенбард.

К рассвету нас уже качало,
Он мне сказал: «Благодарю»
И разошлись мы у причала —
Я — на работу, он — к царю…

Идеальный человек хорошо воспитан,
Лёгок, строен и силён, времени под стать,
Верен делу и семье, сдержан и начитан,
И за родину готов жизнь свою отдать.

Образован, закалён, чист и аккуратен,
Не затронут ни на миг стрессами извне,
Он, короче говоря, мне во всём обратен,
И поэтому слегка неприятен мне.

Язва, грыжа, убитая муза,
Пять детей — о шестом и не знал,
Да пивное объёмное пузо —
Вот и весь негустой арсенал.

Покидая земное логово,
И прижавшись душой к небесам,
Соглашусь, что добился немногого,
Но добился действительно сам.

Иду по жизни без труда,
Но часто хочется туда,
Куда не возвратиться мне,
Туда, где горе — не беда,
Где окружён я был всегда
Приветливыми лицами.

Где я, похмельный муравей,
Держал компресс поверх бровей,
Лечился минералочкой,
Где сыпал трелью соловей,
И я пугал окрестных фей
Своей волшебной палочкой.

Где ты, без ханжества следа,
Мне тихо ночью шепчешь «да»,
И в пах целуешь истово,
Пустых бутылок — в два ряда,
И я лечу через года
До прошлого лучистого…

Время настало бездушное, кислое,
В моде одежда до пола отвислая,
Бледные скулы и тощие ноги,
Вкусную пищу сменили хот-доги.

Света больницы лишаются первыми,
Физик на рынке торгует консервами,
Церковь валютная, девушки-готы,
Свадьба — до драки, пикник — до блевоты.

Чаты фривольные, фильмы дебильные,
В школьных дворах испражненья обильные,
Книги — для форса, картины — для пыли,
В опере не были, в Турции — были.

Я не брюзга, и не враг демократии,
Но представитель от пишущей братии
Просто не вправе считаться поэтом,
Если хоть раз не напишет об этом.

Что ж вам, милые, неймётся —
Отовсюду шум да вой…
Сделал небо, сделал солнце,
Крышу дал над головой.

Создал воду, атмосферу,
Плодородный чернозём,
Обратить пытался в веру —
Всё равно во тьму ползём!

Намекал войной, торнадо,
Напускал на землю дрожь,
Дескать, хватит там, не надо,
Побесились и хорош…

Сколько лет я вами правил,
А итог — бардак везде!
Закрывай программу, Павел,
Мы летим к другой звезде.

Уютный зал, банкет персон на двести,
Жених притих — волнуется чуть-чуть,
И свадебное платье на невесте
Подчёркивает талию и грудь.

Родня сидит, из тундры уссурийской
Зачем-то приглашённая сюда,
С набитым ртом, склонясь над общей миской,
Тупые шутки травит тамада.

«Подбрось яйцо», «Пятнашки», «Кегли», «Фанты»,
Цыганский танец, водка из туфлѝ,
Обрюзгшие уродцы-музыканты
Лабают свой «гоп-стоп» и «ай-лю-ли».