Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

Вена.
     Дрожит
        от рева медного.
Пулями
   лепит
      пулеметный рокот…
Товарищи,
     не забудем
         этого
            предметного
урока.
Просты
   основания
        этой были.
Все ясно.
    Все чисто.
Фашисты,
     конечно,
         рабочих убили * , —
рабочие
    бросились на фашистов.
Кровью
    черных
        земля мокра,
на победу
     растим надежду!
Но
 за социал-демократом
           социал-демократ
с речами
    встали
       между.
— Так, мол, и так,
        рабочие,
           братцы… —
стелятся
    мягкими ковёрчиками.
— Бросьте забастовку,
         бросьте драться,
уладим
   все
     разговорчиками. —
Пока
  уговаривали,
        в окраинные улицы
вступали
    фашистские войска, —
и вновь
    револьверное дульце
нависло
    у рабочего виска.
57 гробов,
     а в гробах —
убитые пулями
       черных рубах * .
Каждый театр
      набит и открыт
по приказу
     бургомистра,
           эсдека Зейца,
Дескать,
    под этот
        рабочий рыд
лучше
      еще
    оперетты глазеются.
Партер
   сияет,
      весел и чист,
и ты,
     галерочник,
        смотри и учись.
Когда
      перед тобою
        встают фашисты,
обезоруженным
       не окажись ты.
Нечего
слушать
   рулады
      пенья эсдечьего.
Во всех
    уголках
        земного шара
рабочий лозунг
       будь таков:
разговаривай
        с фашистами
              языком пожаров,
словами пуль,
     остротами штыков.
  

Комсомольцев —
        два миллиона.
              А тираж?
На сотне тысяч замерз
         и не множится.
Где же
   организация
           и размах наш?
Это ж
   получаются
        ножницы.
Что же
   остальные
        миллион девятьсот?
Читают,
   воздерживаясь от выписки?
Считают,
    упершись
        в небесный свод,
звезды?
   Или
     читают вывески?
Газета —
     это
      не чтенье от скуки;
газетой
   с республики
         грязь скребете;
газета —
    наши глаза
            и руки,
помощь
   ежедневная
         в ежедневной работе.
Война
   глядит
      из пушечных жерл,
буржуи
   раскидывают
         хитрые сети.
Комсомольцы,
      будьте настороже,
следите
   за миром
        по нашей газете.
Мало
      в газете
      читать статьи, —
подходи
    с боков иных.
Помогай
    листам
        к молодежи дойти,
агитируй,
    объясняй,
           перепечатывай в стенных.
Вопросы
    и трудные,
        и веселые,
            и скользкие,
и в дни труда
      и в дни парадов —
ставила,
   вела
     и разрешала
           «Комсомольская
правда».
Товарищи Вани,
       товарищи Маши,
газета —
    ближайшая
         ваша
           родня.
Делайте
    дело
     собственное
           ваше,
лишний
    номер
       распространя.
Все —
   от городов краснотрубых
до самой деревушки
         глухой и дальней,
все ячейки
     и все клубы,
комкомитеты,
      избы-читальни,
вербуйте
    новых
       подписчиков тыщи-ка,
тиражу,
   как собственному
           росту,
              рады,
каждый комсомолец,
         стань
              подписчиком
«Комсомольской правды»!
  

Блюет напившийся.
            Склонился ивой.
Вулканятся кружки,
           пену пе́пля.
Над кружками
      надпись:
            «Раки
            и пиво
завода имени * Бебеля * ».
Хорошая шутка!
       Недурно сострена́!
Одно обидно
        до боли в печени,
что Бебеля нет, —
        не видит старина,
какой он
    у нас
      знаменитый
           и увековеченный.
В предвкушении
       грядущих
           пьяных аварий
вас
  показывали б детям,
           чтоб каждый вник:
— Вот
   король некоронованный
              жидких баварий,
знаменитый
     марксист-пивник. —
Годок еще
     будет
       временем слизан —
рассеются
     о Бебеле
           биографические враки.
Для вас, мол,
      Бебель —
           «Женщина и социализм» * ,
а для нас —
     пиво и раки.
Жены
      работающих
        на ближнем заводе
уже
  о мужьях
      твердят стоусто:
— Ироды!
     с Бебелем дружбу водят.
Чтоб этому
     Бебелю
        было пусто! —
В грязь,
   как в лучшую
         из кроватных ме́белей,
человек
   улегся
      под домовьи леса, —
и уже
     не говорят про него —
            «на-зю-зю-кался»,
а говорят —
     «на-бе-бе-лился».
Еще б
  водчонку
   имени Энгельса,
         под
           имени Лассаля блины, —
и Маркс
    не придумал бы
           лучшей доли!
Что вы, товарищи,
        бе-белены
объелись,
    что ли?
Товарищ,
    в мозгах
        просьбишку вычекань,
да так,
   чтоб не стерлась,
           и век прождя:
брось привычку
       (глупая привычка!) —
приплетать
     ко всему
         фамилию вождя.
Думаю,
   что надпись
         надолго сохраните:
на таких мозгах
       она —
         как на граните.
  

Товарищ,
    вдаль
       за моря запусти
свое
  пролетарское око!
Тебе
  Вильсона покажет стих,
по имени —
     Гевло́ка.
Вильсон
    представляет
         союз моряков.
Смотрите, владыка моря каков.
Прежде чем
     водным лидером сделаться,
он дрался
     с бандами
         судовладельцев.
Дрался, правда,
       не очень шибко,
чтоб в будущем
       драку
         признать ошибкой.
Прошла
   постепенно
           молодость лет.
Прежнего пыла
       нет как нет!
И Ви́льсон
в новом
    сиянии
       рабочим явился.
На пост
   председательский
           Ви́льсон воссел.
Покоятся
    в креслах ляжки.
И стал он
    союз
      продавать
           во все
тяжкие.
Английских матросов
         он шлет воевать:
— Вперед,
     за купцову прибыль! —
Он слал
   матросов
        на минах взрывать, —
и шли
      корабли
      под кипящую водь,
и жрали
    матросов
        рыбы.
Текут миллиарды
        в карманы купцовы.
Купцовы морды
       от счастья пунцовы.
Когда же
    матрос,
        обляпан в заплаты,
пришел
    за парой грошей —
ему
  урезали
     хвост от зарплаты
и выставили
     взашей.
Матрос изумился:
        — Ловко!
Пойду
   на них
      забастовкой. —
К Вильсону —
      о стачке рядиться.
А тот —
    говорит о традициях!
— Мы
   мирное счастье выкуем,
а стачка —
     дело дикое. —
Когда же
    все,
     что стояло в споре,
и мелкие стычки,
        и драчки,
разлились
     в одно *
        огромное море
всеобщей
     великой стачки —
Гевлок
   забастовку оную
решил
       объявить незаконною.
Не сдерживая
      лакейский зуд,
чтоб стачка
     жиреть не мешала бы,
на собственных рабочих
           в суд
Вильсон
      обратился с жалобой!
Не сыщешь
     аж до Тимбу́кту *
такого
   второго фрукта!
Не вечно
    вождям
        союзных растяп
держать
   в хозяйских хле́вах.
Мы знаем,
     что ежедневно
           растет
крыло
      матросов левых.
Мы верим —
      скоро
           английский моряк
подымется,
     даже на водах горя,
чтоб с шеи союза
        смылся
мистер
   Гевлок Ви́льсон.