Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

Бывают события:
        случатся раз,
из сердца
     высекут фразу.
И годы
   не выдумать
           лучших фраз,
чем сказанная
      сразу.
Таков
     и в Питер
      ленинский въезд
на башне
    броневика.
С тех пор
    слова
      и восторг мой
            не ест
ни день,
   ни год,
      ни века.
Все так же
     вскипают
         от этой даты
души
     фабрик и хат.
И я
  привожу вам
        просто цитаты *
из сердца
    и из стиха.
Февральское пламя
           померкло быстро,
в речах
   утопили
        радость февральскую.
Десять
   министров капиталистов
уже
  на буржуев
      смотрят с ласкою.
Купался
    Керенский
            в своей победе,
задав
     революции
        адвокатский тон.
Но вот
   пошло по заводу:
           — Едет!
Едет!
     — Кто едет?
        — Он!
«И в город,
     уже
      заплывающий салом,
вдруг оттуда,
     из-за Невы,
с Финляндского вокзала
по Выборгской
      загрохотал броневик».
Была
      простая
      машина эта,
как многие,
     шла над Невою.
Прошла,
   а нынче
        по целому свету
дыханье ее
     броневое.
«И снова
     ветер,
        свежий и крепкий,
валы
     революции
        поднял в пене.
Литейный
     залили
        блузы и кепки.
— Ленин с нами!
        Да здравствует Ленин!»
И с этих дней
      везде
           и во всем
имя Ленина
     с нами.
Мы
  будем нести,
         несли
         и несем —
его,
  Ильичево, знамя.
«— Товарищи! —
        и над головою
              первых сотен
вперед
   ведущую
         руку выставил.
— Сбросим
     эсдечества
            обветшавшие лохмотья!
Долой
   власть
      соглашателей и капиталистов!»
Тогда
      рабочий,
      впервые спрошенный,
еще нестройно
      отвечал:
           — Готов! —
А сегодня
     буржуй
        распластан, сброшенный,
и нашей власти —
        десять годов.
«— Мы —
     голос
        воли низа,
рабочего низа
      всего света.
Да здравствует
      партия,
            строящая коммунизм!
Да здравствует
      восстание
           за власть Советов!»
Слова эти
     слушали
        пушки мордастые,
и щерился
     белый,
        штыками блестя.
А нынче
      Советы и партия
              здравствуют
в союзе
   с сотней миллионов крестьян.
«Впервые
     перед толпой обалделой,
здесь же,
    перед тобою,
         близ —
встало,
   как простое
        делаемое дело,
недосягаемое слово
         — «социализм».
А нынче
    в упряжку
        взяты частники.
Коопов
   стосортных
         сети вьем,
показываем
     ежедневно
         в новом участке
социализм
     живьем.
«Здесь же,
     из-за заводов гудящих,
сияя горизонтом
        во весь свод,
встала
   завтрашняя
        коммуна трудящихся —
без буржуев,
        без пролетариев,
            без рабов и господ».
Коммуна —
     еще
      не дело дней,
и мы
  еще
    в окружении врагов,
но мы
   прошли
      по дороге к ней
десять
   самых трудных шагов.
  

Встаньте, товарищи,
         прошу подняться.
От слез
    удержите глаза.
Сегодня
    память
         о павших
           пятнадцать
лет назад.
Хуже каторжных,
        бесправней пленных,
в морозе,
    зубастей волков
           и люте́й, —
жили
      у жил
     драгоценной Лены
тысячи
   рабочих людей.
Роя
  золото
     на пятерки и короны,
рабочий
   тощал
      голодухой и дырами.
А в Питере
     сидели бароны,
паи
  запивая
     во славу фирмы.
Годы
     на тухлой конине
мысль
   сгустили
         простую:
«Поголодали,
      а ныне
больше нельзя —
        бастую».
Чего
  хотела
     масса,
копачей
    несчетное число?
Капусты,
    получше мяса
и работы
    8 часов.
Затягивая
     месяца на́ три,
директор
    что было сил
уговаривал,
     а губернатора
слать
     войска
     просил.
Скрипенье сапог…
        скрипенье льда…
Это
  сквозь снежную тишь
жандарма Трещенко
         и солдат
шлет
     губернатор Бантыш.
А дальше?
    Дальше
        рабочие шли
просить
    о взятых в стачке.
И ротмистр Трещенко
         визгнул
               «пли!»
и ткнул
    в перчатке пальчик.
За пальцем
     этим
        рванулась стрельба —
второй
   после первого залпа.
И снова
    в мишень
        рабочего лба
жандармская
     метится
         лапа.
За кофием
     утром рано
пишет
  жандарм
      упитан:
«250 ранено,
270 убито».
Молва
   о стрельбе опричины
пошла
   шагать
      по фабричным.
Делом
   растет
      молва.
Становится
     завод
        сотый.
Дрожит
    коронованный болван
и пайщики
     из Лензоты * .
И горе
   ревя
     по заводам брело:
— Бросьте
     покорности
            горы
            нести! —
И день этот
     сломленный
           был перелом,
к борьбе перелом
        от покорности.
О Лене память
      ни дни,
         ни года
в сердцах
     не сотрут никогда.
Шаг
  вбивая
     победный
         твой
в толщу
    уличных плит,
помни,
   что флаг
         над головой
и ленскою кровью
        облит.
  

Британская мощь
        целиком на морях, —
цари
  в многоводном лоне.
Мечта их —
     одна:
        весь мир покоря,
бросать
   с броненосцев своих
            якоря
в моря
   кругосветных колоний.
Они
  ведут
     за войной войну,
не бросят
     за прибылью гнаться.
Орут:
      — Вперед, матросы!
              А ну,
за честь
   и свободу нации! —
Вздымаются бури,
        моря́ беля,
моряк
   постоянно на вахте.
Буржуи
   горстями
        берут прибыля
на всем —
     на грузах,
         на фрахте.
Взрываются
     мины,
        смертями смердя,
но жир у богатых
        отрос;
страховку
    берут
      на матросских смертях,
и думает
    мрачно
         матрос.
Пока
  за моря
     перевозит груз,
он думает,
     что на берегу
все те,
   кто ведет
      матросский союз,
копейку
    его
     берегут.
А на берегу
     союзный глава,
мистер
   Гевлок Вильсо́н * ,
хозяевам
    продал
        дела и слова
и с жиру
    толстеет, как слон.
Хозяева рады —
        свой человек,
следит
   за матросами
         круто.
И ловит
   Вильсон
        солидный чек
на сотню
    английских фунтов.
Вильсон
    к хозяевам впущен в палаты
и в спорах
     добрый и миленький.
По ихней
    просьбе
        с матросской зарплаты
спускает
    последние шиллинги.
А если
   в его махинации
           глаз
запустит
    рабочий прыткий,
он
 жмет плечами:
        — Никак нельзя-с:
промышленность
        терпит убытки. —
С себя ж
    и рубля не желает соскресть,
с тарифной
     иудиной сетки:
вождю, мол,
     надо
        и пить, и есть,
и, сами знаете,
      детки.
Матрос, отправляясь
         в далекий рейс,
к земле
   оборачивай уши,
глаза
  нацеливай
      с мачт и рей
на то,
  что творится на суше!
Пардон, Чемберлен * ,
         что в ваши дела
суемся
   поэмой этой!
Но мой Пегас,
      порвав удила,
матросам
    вашим
      советует:
— В обратную сторону
           руль завертя,
вернитесь
     к союзным сонмам
и дальше
      плывите,
        послав к чертям
продавшего вас
      Вильсона! —
За борт союза
      в мгновение в одно!
Исчезнет —
     и не был как будто:
его
  моментально
        потянет на дно
груз
  иудиных фунтов.