Сильвия Платт - Собрание стихотворений

устали их вышивать.

Я бреду, и туман, как вата, забивается в рот и в нос,

А потом он меня оставляет,

всю покрытую бусинками слёз.

Мадонна Кораблекрушений

летит и летит к горизонту,

Мраморные юбки её, словно крылья, сдуты назад,

Мраморный матрос

молится на коленях,

отчаяньем согнут,

И живая крестьянка в чёрном,

глядя молящемуся в глаза,

Молится ему.

Мадонна Кораблекрушений

Втрое выше крестьянки. Её губы божественно сонны,

И она не слышит молитв ни матроса, ни женщины,

В прекрасную бесформенность моря, вглядываясь влюблённо.

Кружева гагачьего цвета

Хлопают в порывах ветра

на прилавке с открытками.

Одна из продавщиц,

придавливая тяжёлыми раковинами кружева,

Говорит: "Вот какие вещицы

в океане скрыты!

А из мелких ракушек мы делаем

куколок, бусы и сказочные морские существа.

Но эти ракушки не отсюда,

не из Залива Утопленников,

они с другого конца света,

Из тропических синих морей.

Мы там никогда не бывали...

Покупайте блины,* ешьте скорей,

пока не остыли от ветра..."

29 сентября 1961

Искусственный свет стерилен как небо.

Бактерии в нём не выживают.

И в призрачных одеждах убегают немо

От скальпеля и резиновых перчаток.

Стерильная простыня - мёрзлое снежное поле - накрывает

Какое-то тело и -

Мои руки с ним что-то делают.

Как всегда нет лица. Только

Бесформенная груда фарфорового цвета.

С семью отверстиями.

Душа, видимо, светится иначе.

Я её не видел, - не вылетала.

Только сегодня уплыла вдаль, словно огни корабля... А это -

Сад это сад, - всё, что перед моими глазами -

Истекают жидкими субстанциями переплетенья корней.

Мои ассистенты напряжённо их прикрепляют

На места.

Меня атакуют зловоние и цвета.

Вот дерево - это лёгкое, а та

Великолепная орхидея, сверкающая как змея, может...

А вот и сердце - полный несчастий колокол алого цвета...

Как же я по сравнению с этими органами ничтожен!

А ведь вламываюсь, кромсаю что-то в лиловой этой

Пустыне. Кровь - будто закат над ней.

Я по локти в скрипучем и красном.

А оно всё сочится - оно ещё есть!

Волшебный горячий родник - вот!

Надо закрыть его поскорей,

Чтобы он наполнил фантастической плазмой

30 Эти спутанные синие трубы над белым

Мрамором... Как я восхищаюсь римлянами:

Акведуки ...* Орлиные носы... Термы Каракаллы*...

Это ведь римская вещь - тело:

На белом постаменте оно закрывает рот.

То, что сейчас санитары укатывают -

Усовершенствованная мной статуя.

Пациент получит чистую розовую пластмассовую конечность,

А у меня останется рука или нога, или горстка камней, чтоб

Ими в пробирке бренчать. Относительно же других

Деталей - они будут плавать в спирту, как реликвии святых.

Над одной из кроватей в палате голубым огоньком

О прибытии новой души сообщают мне,

Сегодня в голубом свете парит она под потолком:

Ангелы морфина позаботились о ней.

Человек парит, чует носом рассветные сквозняки,

А я хожу в марлевых доспехах среди лежащих, сонных,

Тусклы от крови плоские луны - ночные огоньки -

И лица, обесцвеченные лекарствами,

поворачиваются ко мне, как цветы к солнцу.

29 сентября 1961

Я точное и серебристое,

и не знаю, что значит предвзятое

мненье. Ни любовью, ни отвращеньем

ничего не замутнив,

Всё, что вижу - немедленно проглатываю.

Мой взгляд не жесток: он просто правдив.

Я глаз прямоугольного маленького божка.

Почти всё время

противоположная стена в меня глядится.

Она в розовых пятнах.

Я долго смотрю на неё, пока

стена не покажется мне

собственной моей души частицей.

Но порой отделяют её от меня то темнота, то лица.

И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной.

Она ищет свою сущность в моей глубине,

А потом отворачивается к этим лгунам,

к свечкам или к луне.

Но и тут я честно отражаю её,

повёрнутую ко мне спиной.

Нервными жестами и слезами она награждает меня.

Для неё так много я значу -

то приходит она, то уходит.

Её лицо сменяет темноту в самом начале дня.

Она во мне утопила девушку, и старуха,

с каждым днём все ясней,

выплывает теперь из меня,

как жуткая рыбина - прямо к ней.

23 октября 1961

Десять лет минуло с тех пор, как к Детскому Острову, помню,

Мы приплыли. Солнце горело на волнах у Марблхеда.

Чтобы скрыть заплаканные глаза, мы ходили в тёмных очках всё лето,

Две названых сестрёнки. Постоянно мы плакали в своих комнатках,

Там, в Свипскотте, в двух виллах белых, огромных.

А когда прибыла из Англии эта милашка с её дорогой косметикой,

Мне пришлось спать в одной спальне с ребёнком, на короткой кушетке.

Помнишь, ей даже на улицу выйти не хотелось, балованной семилетке,

Если полоски на её носках были не того цвета, что на жакетике.

Вот это богатство! Одиннадцать комнат! И яхта белая,

Полированная лесенка красного дерева с кормы в море,

И стюард, который умел украшать торт кремом шести цветов!

А меня дети вгоняли в тоску, да и готовить совсем не умела я,

А ночами в дневник записывала всю злость и горе

Пальцами красными, с треугольными ожогами от утюгов:

Приходилось разглаживать мелкие рюшки, рукава-фонарики, а пока

Пижонка-хозяйка с мужем-доктором на яхте плавали,

Они "для защиты" мне горничную, у кого-то одолженную, оставили,

Которую звали Элла, и ещё далматинца-щенка.

Тебе было лучше: не на вилле, а в постоянном

Доме с розарием, с аптекой внизу и коттеджем для гостей.

В доме жили горничная и кухарка. Ты бренчала на фортепьяно

"Истамбул"* (когда "больших" дома не было), и от бара ключей

Никто не прятал.

Горничная, куря, раскладывала пасьянс под зелёной лампой,

А у кухарки косил один глаз. Она не спала ночами,

Потому что взяли её с испытательным сроком, неуклюжую ирландку,

И у неё, что ни день, горело в духовке печенье.

Её потом уволили.

Что же с нами произошло, сестрёнка?

В тот выходной, о котором мы так долго просили,

Взяли мы напрокат старую зелёную лодчонку,

Кучу ветчины и ананас из хозяйского холодильника стащили.

Я гребла. Ты читала мне вслух "Ярмарку тщеславия",*

Ноги скрестив на корме. На острове не было никого.

Сколько скрипучих веранд и заброшенных комнат мы там облазили!

Они выглядели замершими и жуткими, как фотография,

На которой кто-то ещё смеётся,

хотя, наверно, и на свете давно уже нет его.

Над крылечками наглые чайки курлыкали как хозяйки,

Мы отгоняли их палками, подобранными под рыжей

Сосной. А потом спустились к воде. Густая

Солёная вода держала. Как сегодня вижу -