Сильвия Платт - Собрание стихотворений

Тонущих в глазу, в глубине,

В зыбкой бездонности её теней,

За бахромой тростников-ресниц, и -

Какая уж там красота,

Когда владелице их за тридцать!

Куда уместнее был бы тут дневной

Свет. Чтобы высказаться мог любой

Предмет. А свечам давно уж пора

В прошлое - вместе с полётами на воздушных шарах.

В наши дни взгляды очень личные не должны

Торжествовать. Когда моя рука зажигает

Спичку - колет то ли в носу, то ли в ушах.

Бледное пятно мерцающей желтизны

Какое-то викторианское* ощущение пробуждает -

Воспоминания о бабушке из Вены

В белом передничке, протягивающей розы

Императору Францу-Иосифу...* (бюргеры непременно

Плакали и потели!) А мой будущий дед в Тироле

Вставал в позы, значительные и странные,

Воображая себя в Америке метр-д-отелем,

Порхающим в храмовой тишине ресторана

Меж ведёрок со льдом и морозно-крахмальных

Салфеток. И было всё это

Озарено жёлтыми сладкими грушами света

На свечах, что так милы взорам сентиментальных

Женщин... О, как эти свечи смягчают

Резкую и вездесущую луну!

Догорают, глядя только в небо, и ни с кем

Не сходятся никогда!

Глаза младенца, которого я качаю,

Едва раскрыты. Лет через двадцать, меж тем,

Я так же останусь в прошлом, как эти

Жёлтые эфемериды* на сквозняке. Ну да,

Смотрю - слёзы их, скатываясь, мутнеют, сонно

Становясь жемчужинами. Ну скажи же, скажи

Хоть что-нибудь этому своему младенцу,

От несуществованья ещё не совсем пробуждённому,

Этой будущей девочке... Мягкий свет дрожит,

Как тонкая шаль, окутав её среди теней,

Которые, как гости на крестинах,

наклонились над ней.

17 октября 1960

...А во рту вкус жестяного неба. Оно и

На самом деле в металлическом рассвете совсем жестяное,

Словно опалённые нервы, деревья застыли.

Всю ночь снилось мне истребленье и разрушенье, или

Конвейер, на нём перерезанные глотки. А мы с тобой

В сером "шевроле" пьём яд бегущих мимо газонов,

И как заклёпки, вбитые в землю среди зелёных

Трав - могильные камни мелькают. Курорт. Прибой.

Так вот куда мы на бесшумных шинах приехали!

Как откликались балконы металлическими эхами!

Как освещало солнце над морем кости ли, черепа ли,

Простор, простор - простыни, по нитке расползаясь, тают.

Ножки кушеток тоже тают в воздухе - вот и пропали!

Медсёстры залепляют раны пластырями и улетают.

Смертеобразным постояльцам не нравятся ни комнаты, ни улыбки,

Ни пальмы из раскрашенной резины, ни море,

Приглушающее их облезлые чувства, наподобие морфия...

Горизонты, неровные, опрокинутые,

Окружают меня как вязанки хвороста:

Только чиркнуть спичкой - и можно б согреться!

Их тонкие линии вот-вот раскалят воздух

До ярко-оранжевого света.

Ими скреплённая даль пустая

Должна бы испариться, утяжеляя

Бледное небо. Но горизонты тают,

Как обещания, пока я шагаю

К ним...

Тут жизнь состоит из одних

Травинок, да овечьих сердец. А ветер

Льётся как судьба, наклонив

В одну сторону всё, что есть на свете.

Он пытается у меня из сердца

Всё тепло выдуть, всю меня захолодить.

А стоит внимательно в вереск вглядеться,

Станет ясно: он хочет

Оплести мои кости и побелить...

Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы

Эти грязные шерстяные облачка

Пасутся спокойно, серые, как погода...

Погружаюсь в черноту овечьего зрачка -

Я - словно посланное в пространство сообщенье,

Глупое, как эти животные, обступившие меня,

Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках,

Густо и жёстко мекающие

Над лужами в разъезженных колеях.

Подхожу - вода прозрачна, как одиночество,

Протекающее сквозь пальцы,

А ступеньки - от одной полосы травы до другой.

Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются,

И он повторяет их,

то жалуясь, то беседуя сам с собой...

"Тёмный камень, тёмный камень..." -

бормочет ветер печально,

А небу одна опора - я. Ведь тут

Только я, только я одна вертикальна,

Да травинки, что качая рассеянно головами,

в ужасе темноты ждут.

А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,

Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.

сентябрь 1961

Никого, ничего на тропинке.

Одна ежевика. Блеск её чёрен.

Ежевика по обе стороны. Ежевичная аллейка

Вьётся вниз, как жёлтая змейка,

И в конце её дышит море.

Ягоды крупней, чем подушки пальцев -

Живая изгородь, усыпанная зрачками.

Молчаливые зрачки на меня пялятся,

И красный сок стекает по пальцам -

Я не спросила, может мы - одной крови с вами?

Наверное, я понравилась этим ягодам:

сплющивая чёрные бока,

Они прижимаются к моей бутылке молока...

Над головой птицы - обрывки крикливых стай,

Клочки сожжённой бумаги вертятся в бледном небе -

В один протестующий крик слиты их голоса,

И кажется - моря здесь нет и никогда не было.

Высокие поля светятся изнутри - всё в зелёном огне.

Подхожу - куст усыпан жуками: вот

Чёрно-зелёные брюшки,

узоры крылышек, как на полотне

Театра теней. Медовый ягодный праздник раз в год

Ошеломил их, и они поверили в райское небо...

Ещё поворот - и ежевики нет, как не было:

Море - вот единственное, что сейчас появиться должно.

Между двух скал ветер в лицо, как в трубе -

Хлопает незримым бельём на незримой верёвке. Но

Не верится, что эти холмы преданы столь грубой судьбе.

Нежные и зелёные,

Ну как могут они пережить такие рваные и солёные

Ветры?

Последний зигзаг делаю по овечьей тропе,

Она выводит меня на северную сторону:

Рыжая скала над пустотой встала,

И ничего нету,

Кроме серебряного света и гулкого простора,

Словно ювелиры бьют и бьют по неподатливому металлу...

23 сентября 1961

Это - край земли.

Пальцами кривыми от ревматизма

земля цепляется за пустоту.

Чёрные скалы

и море за ними, взрывающееся брызгами,

Твердят нам, что дна нет,

предостерегают, что незачем на ту

Сторону...

Это море, белое от лиц утонувших,

Этот мыс - просто угрюмая свалка скал,

Солдаты, уцелевшие в хаосе войн. Им в уши

Волна за волной вбивают горсти песка -

Они и не шелохнутся.

Но другие скалы упрямо и постоянно

прячут враждебность под водой.

А туманы -

Эти древние, бледные, тающие туманы

Смахивают скалу за скалой

и возрождают опять...

Не туманы это, а души,

укутанные в шум судьбы,

разнесённый океаном -

И лёгкая их дымка не в силах устлать

Низкий клевер, звездчатку и колокольчики,

Такие незаметные,

словно чьи-то умирающие пальцы