Сильвия Платт - Собрание стихотворений

Свистит свирель и воду зеленит,

И вот свистя, зелёное качанье

Скользит по длинным шеям камышей,

И зеленью река уже звенит,

Все образы становятся ясней,

Свист создаёт зелёный островок,

Где музыка... нет, не среди камней,

На волнах извивающихся трав

Стоит она, являя сонмы змей

Из змейной глубины души своей!

И ничего не видно, кроме змей,

И чешуёй становится листва...

В зеленоватости змеиных тел

Людские души, кроны тонких ив,

И всё кругом в змеиность обратив,

Она так управляет извиванием,

И власть её свирели велика,

Когда зелёного гнезда качаньем

Командует бескостная рука,

Из средоточия земного рая

Змеятся поколенья, обвивая

Всё видимое... Да возникнут змеи!

И возникают змеи. Змеи есть.

И будут змеи здесь, пока усталость

Её свирели свист не успокоит,

И не устанет музыка сама,

И вновь не высвистит тот прежний мир,

Змеиной тканью ставший над водою,

Змеиной кожей...Водяная тьма

Сглотнёт его, и воды растекутся...

И ни одной змеиной головою

Не будет гладь нарушена. Тогда -

Нахлынет вновь зелёная вода

И обернётся вновь листва листвою.

И ничего похожего на змей

Нет... И она свирель засунет в сумку

И закроет лунатические глаза.

Тут над университетской долиной - не горы,

Просто холмы, а точнее - высотки местные:

И не сравнить их с Адирондаками, которые

Там, на севере. Впрочем, они тоже не горы,

Так, скалистые холмы по сравнению с Эверестом.

Но чтобы сущность высоты осознать -

Нам довольно и наших холмов.

Над серебряной спиной реки Коннектикут,

Над домишками, фермами - узловатые линии хребтов

Вытянулись зелёными гребнями,

Если глянуть с Главной улицы на юг

По Плезант-стрит - в воздухе висят они, древние,

Над крышами красными и жёлтыми, а вокруг

Зелёные горы летнюю прохладу надевают на город.

Людям, живущим на дне долины,

Любой пригорок созданным кажется для того,

Чтобы непременно взобраться на него.

Своеобразная логика в том и есть, чтоб идти на

Гору, а затем вниз. Ведь если

Начало и конец пути в одном и том же месте,

То одно только наше преображение там на вершине,

Заставляет нас карабкаться по уклону,

Несмотря на судорожную жажду плоскости под ногой.

И только последний край меняет представление

О сжатом пространстве: вытянув как телескоп взгляд,

Он уводит стены горизонтов за пределы зрения,

И зелёные ставни откосов раздвигая за рядом ряд,

Обнаруживает синеву. Любую вершину можно

Определить, как место,

где ничего выше для взгляда нет.

Вот и стрелы стрижей, их чёрные спинки - внизу,

Где неподвижный и завихреньями искорёженный

Воздух для нас недвижен: в нем отсутствует след

Даже листа, занесённого сюда в грозу.

Столетняя гостиничка

не полностью потеряла свою, когда-то

Круговую веранду. Местами цел и витраж.

Над упавшими опорами знаменитой дороги канатной,

Свидетельница эпохи ушедшей и благодатной,

Почти развалина. Государственный страж

Этих склонов продаёт кока-колу,

И за посмотренный сверху муниципальный пейзаж

Аккуратно собирает по полдоллара

С каждого человека.

Красноватые стёкла окрашивают серую реку -

Бледную неподвижность излучины речной,

Будто розы заполняют зеркало краснотой.

Беспорядочная вблизи верхушка любой волны

Выглажена, потеряна: с неба ведь не видны

Подробности! Перспективы упрощены.

Всё, что внизу - вроде карты. Расчерчены поля

Правильными прямоугольниками, и не валя-

ются как попало подсолнухи

(что вблизи видно было бы без сомненья!).

Машины яркими бусинками нанизаны на нитки дорог,

И люди тоже движутся вдоль, а не поперёк.

Внизу всё - организованность.

Недавно и мы под сенью

Горячих крыш проживали и даже не подозревали,

Каким хладнокровным и механическим

может оказаться движенье.

И вот - высокая тишина.

А за ней и возня кузнечиков не слышна.

В бессолнечном уголке под соснами

Эти камни, зелёные до черноты,

Положил какой-то из отцов-осно-

вателей, чтобы проступили смутные черты

В сумраке, где тени ветвей черны и густы:

Камни - костяшки пальцев опалённые

Ископаемых динозавров

Из иных времён. ( Или они

Даже с иной планеты?) И рыжие

Костры фуксий и азалий их лижут.

Камни священные охраняют

Этот мрачный покой. И форм не меняют,

Пока солнце узорными тенями

Ирисов и роз играет:

То укорачивает их, то удлиняет,

Или в светлом саду разжигает закатное пламя.

В этом пламени тускнеет даже яркость азалий,

Но оно угасает - жизнь цветка и та длинней,

И если ты в силах следить,

Как в полдень или в полночь

под солнцем и под дождями

освещенье меняется,

Ты сможешь понять неподвижное сердце камней.

Целое лето должно пролететь над камнями,

Чтоб рассеялись сны их о снеге,

Над камнями,

сердцевина которых станет теплей

Только тогда, когда мороз уже наступает.

Никаким ломом никто их не откопает,

Их вечнозелёные бороды не шелохнутся веками,

Даже раз в столетие они к воде не спускаются -

Ведь никакая жажда потревожить не может

В каменном спокойствии лежащий камень.

Белый - вот всё, что помню о нём - а звали Сэм,

Белый - в бешеной скачке меня понёс,

Так я с тех пор никуда и не доскакала. Но между тем

Перед этой скачкой

любое движенье банально,

Вот в чём вопрос...

Белый. Не лучших кровей. Да и не совсем бел он,

Простой, из сельской конюшни,

и родился, и вырос там.

Конь как конь, обыкновенный -

Одно у него достоинство было:

Спокойный.

Давали его только робким да новичкам.

Слегка пятнист, но пятен сероватый оттенок

Не запятнал доброго нрава его,

Так и вижу - белый.

На него, как на крышу! Как на отвесную стену :

Страшновато, наверное оттого,

Что первый конь в моей жизни -

С места рысью! И всё во мне

Напряжённо начало раскачиваться, и вот

Стали зыбкими даже кусты на меже,

будто бы без корней

Зелень изгородей между пастбищами.

И оттого

Головокруженье, тряска - видимо мне назло

(Или, чтоб испытать меня?) - зелёный поток,

Травяную широкую реку мимо меня несло!

А в ней по теченью - дома, камышовые крыши их,

Белёные стены - все мимо! Как по наковальне бьют

Четыре молота, четыре копыта... Стремян своих

Я давно уже не чувствую -

потеряла, или где-то тут?

Ни натянутая узда, ни крики "Сэм!",

Ни взвизги прохожих с поперечных дорог...

Мир уступил его скачке. Исчез совсем.

Вцепляюсь в гриву, - он сделал всё, что мог:

Простую, единственную мысль, оставив мне: