Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

Что делаешь, старик?

Коплю я сбереженья.

Ах! Я непогрешим!
Ах, мне лишь одному
Все ясно.
А господь?
Неведомо ему,
Что ведал Галилей, знал Кеплер, понял Ньютон.
Все недостатки в нем: гневлив, завистлив, лют он.
Он сбился с толку там, под сводами из звезд.
Не возражает он, чтоб солнце под арест
Взял человек. О, бог! Весь мир он проклинает
За кражу яблока. Он громом поражает
Вслепую, наугад; охоч он до смертей;
На волю выпустить готов он всех чертей.
Мольеровский Альцест прочел бы наставленье
Отцу небесному. Дает господь прощенье
Кровосмесителям, а с бедными — жесток.
Разрушив весь Содом, он Лота уберег.
Свой лицемерный рай он дополняет адом.
Он противоречив бывает сплошь и рядом
И в дьявольский огонь суёт своей рукой
Сонм негорящих душ! Ах, вздумал род людской
Такого господа дополнить, исправляя!
Я бога этого прекрасно представляю:
Восстав из хаоса, людей казнит он зря.
Он слеп в своей ночи. Он ждет поводыря.
Сего поводыря ему мы подыскали
И верим: несмотря на скептицизм Паскаля
И отрицания Вольтера, наш господь
Кой-где препятствия сумеет побороть.
Я, папа, божий пес, но убедился все же,
Что зорок человек и слепы очи божьи!

Насмешка мрачная! Обида небесам!

Так папа говорит. Он лгать не может вам.
Все безошибочно, что папа изрекает.
Непогрешимостью суровою сверкает
Его верховный взор.

Ночь, пощади людей!
Быть человеком; быть игрушкою страстей;
Быть хрупче стебелька; встревоженным прохожим
Брести по сей земле, по зыбким бездорожьям;
Быть дуновением; быть рябью, что дрожит
На водяной струе, которая бежит;
Ничтожной тенью быть, томимою желаньем
Ничтожный вызвать шум… О, быть таким созданьем,
Висеть над бездною и мнить, что выше нет
Вершины, чувствовать ужасный свой скелет
Под плотью жалкою — и говорить при этом:
«Бог, равен я тебе. Я вечен. Правлю светом.
По одиночеству я на тебя похож.
Мы, — папа и господь, — совсем одно и то ж
Над этим вот Ничто, что всеми Всем зовется
И лишь для нас Ничем навеки остается.
Ты ведаешь конец, я знаю цель и суть.
Держу тебя в руках. Умею отомкнуть
Тебя своим ключом. О, темный бог, до дна я
Всю глубину твою постиг. Лишь я сияю
Во мраке вечности. Не ошибаюсь я.
Вершить по-моему — обязанность твоя.
И если истину какую возглашаю —
Все этим сказано! И если я решаю,
Что должен ты, господь, быть чем-то разъярен,
То я установлю порядок, и закон,
И точку, где, свое отринув милосердье,
Наморщишь грозный лоб ты под небесной твердью».
Да! Колесница звезд стоит на двух осях —
То папа и господь!

О солнце в небесах,
Что можете сказать вы о непогрешимом
Наместнике творца? Порядок, данный Римом,
Вселенную попрал. Что скажешь ты о них,
О небо грозное, — о мудрецах пустых,
Над тайной тайн твоих которые глумятся
И земляным червем дополнить бога тщатся?

Вот ветры сумрака летят со всех концов.
О овцы, о стада, народы, лязг зубов!
А где же ваша шерсть, плачевные бродяги?
Идете от своих овчарен вы, бедняги,
Под инеем, дождем вперед, вперед, вперед!
Вы всех питаете и — голодны! Народ,
Где все твои права? И душу кто похитил
Твою, о человек? О каменщик, строитель,
Где дом твой? Где умы, что воспитали вы,
Мужи ученые? Где женский стыд? Увы,
Я слышу, как звенят бубенчики вот эти.
О девы, где любовь? О матери, где дети?
Дрожи от холода, зубами лязгай, скот!
Шерсть ваша не для вас, она — доход господ.
Не для кого-нибудь, для них собака лает!
Ленивцы короли шерсть вашу состригают.
Не ваша ли судьба рабыня их сейчас?
Ведь шерсть священную бог сотворил для вас,
И в глубине души создатель проклинает
Дурные ножницы стригальщика. Он знает:
Добычей сильного стал слабый. О, грехи!
Но где ж священники, где эти пастухи?
Никто не защитит тебя, народ, о стадо
Мое любезное! Я знаю, что им надо:
Состригли шерсть — возьмут и мясо погодя.

Порой они бегут… Сечет их бич дождя,
И кажется, что ждет такая же расправа
Не только их, но мысль, рассудок, правду, право.
Куда же следует, в ужасной тьме дрожа,
Угрюмая толпа? И кто ей сторожа?
Куда растерянно бежите по дороге,
О вы, овчарками искусанные ноги?
Не в сновидении ли это вижу я?
Зол ветер северный, он жалит как змея.
Не сам ли тайный рок враждует с бедняками?
Столь много ястребов зачем парит над вами?
И если черные есть ангелы среди
Такой кромешной тьмы, мне жаль их! Пощади,
О ветер! Сжалься, тьма! Ах, сколько здесь мученья!
Кто против бедняков в таком ожесточенье?
Пусть буре духи тьмы другой приказ дадут!
Пусть забавляется, коль хочет, ветер тут,
Играя космами могучего пророка;
Но бить убогого не надо столь жестоко!
Да, обвиняю я! Лишь по твоей вине,
О небо, свысока внимающее мне,
Здесь столько темноты. О, скорбь! Здесь все в тумане,
Все в заблуждении, в сомнении, в обмане.
Здесь ледяная пыль, дрожь, страх со всех сторон.

Кем послан этот вихрь? За мрачный небосклон
Сгинь, стадо бледное! Уходят и уходят…
Когда скрываются, что с ними происходит?
Они невидимы становятся для нас,
В рассеявшейся мгле теряясь с наших глаз;
В ночь, в бездну, голые, за этот склон без края
Они срываются, бесследно исчезая.
О толпы бледные! О черные стада!
Во мрак, где плыл ковчег, уйдите навсегда!
О, никакая скорбь с той долей не сравнится —
Вот так уйти в ничто, так с горизонта скрыться,
Оставив по себе лишь нечто вроде сна.
Необходимыми загадками полна,
Судьба — одна для всех, кто кровью истекает
И стонет, бедствуя. Увы, судьба решает
Закончить это все, рассеять все лучи
Исчезновением блуждающих в ночи!

Пощады просит все, что мыслит, возникает,
Трепещет, движется, живет и умирает.
Неошибающихся не было и нет;
И мучатся твои потомки, Иафет,
И слезы горькие льют все на этом свете:
Мать плачет над детьми, над матерями — дети.
Зачем так много мук, и бездна так страшна,
И догматы черны, и библия темна?
Мы грешны — вот в чем суть. Отсюда — мрак, мученья,
И преисподнями полны вероученья,
И бездна пред тобой отверста, человека
Рек «ужас!» — Элевзис, «проклятье!» — Рим изрек.
От тюрем до казарм, я говорю, повсюду,
От императоров до крепостного люда,
Взглянуть на хищников, взглянуть на вьючный скот, —
Повсюду ужас, месть, укусы, злоба, гнет!
Живому существу одно дается право
На судьбы скорбные. Грозит впотьмах расправа.
Приблизься — это ночь. Здесь ад — беги скорей.
Кто ангел? Люцифер. Кто смертный? Прометей.