Мишель Уэльбек - Оставаться живым

И все это в четыре часа пополудни,
В меркнущем свете дня.

Во дворе все как будто тихо и мирно.
Видеоинсталляция на тему войны в Ливане.
И пять самцов-европейцев
Рассуждают о гуманитарных науках.

Тоска по церемониалу
В растрепанной душе живет…
Нас тягостная смерть пожнет,
Но лица опадут сначала.

Да, в нас с годами образ Божий
Все более неразличим.
А мы пустую жизнь итожим,
Стареем, невпопад острим.

Благотворительные марафоны
По спутнику передают.
Есть повод для эмоций тут,
Но не нарушен наш уют.
А после - порнофильм. Законно.

Туристки датские по рю Мартир проходят,
Глазами козьими кося;
Консьержка пуделей выводит;
Ночь обещает чудеса.

Сдуревший голубь озарится
Лучами фар - и гибнет в них
Безвольно. Варваров своих
Выблевывает в ночь столица.

А ночь тепла, и есть желанье
Гулять, кутнуть на всю катушку,
Как вдруг потребностью в молчанье
Вы скручены. И жизнь-ловушка

Берет свое. Я - всё, я пас.
Как их-то не сшибает с ног -
Всех этих, встреченных сейчас?
Растерян я и одинок.

Четыре девочки в соку
Сверкали в сквере голой грудью.
Их наставлять на добрый путь я
Не стал - куда мне, срамнику.

Норвежские, должно быть, штучки -
В Латинском их полно сейчас.
Их груди радовали глаз.
Невдалеке три смирных сучки

Расположились отдыхать.
(Вне течки сукам, мне сдается,
И жить-то нечем - остается
Светло и кротко прозябать.)

Пойти назад? Я что, дурак?
Я в их толпе дошел до точки.
К чему мне столько передряг?
Отлить могу и на песочке.

Я холодок тебе припас,
Мой бедный хрен, на той полянке,
Где полюбуются на нас,
Устав от пьянки, иностранки.

Как нить в игольное ушко,
Вползаю в похоть суицида,
Я всех оттрахаю легко,
Коль поведет меня либидо.

Да я бы отдал черт-те что
Хотя б за ночь совокуплений,
Но радость, как сквозь решето,
Проходит сквозь пустые тени.

Мой бедный, ты всегда со мной,
Там, под одеждой, без опаски,
Как старый пес сторожевой,
Ты просыпаешься от ласки.

Тебя ль не знать моей руке?
Вы с ней уже давно знакомцы,
Она уводит налегке
Меня в последний путь под солнцем.

Покуда пьяного меня
Сметают волны мастурбаций,
Как смерти, жду начала дня
И не могу никак дождаться.

Когда пирует естество,
Когда любви и ласки хочется,
Куда мне преклонить того,
Кто не спасет от одиночества?

Милое созданье с таким ласковым ртом,
Сидящее напротив меня в метро,
Не смотри столь равнодушной недотрогой.
Разве бывает любви слишком много?

В городе, среди стен, которые что ни миг
Расписывает беда,
Я навсегда один; город - это рудник:
Я податлив. Копаю. Порода тверда.

Неплохо в день воскресный
С тобою переспать,
Но ты с улыбкой пресной
Уселась на кровать
Химерой бестелесной.

А все же запах плоти
Мою подгонит прыть:
Тебя прижму - и в поте
Лица пойду отлить,
Весь в сперме, как в блевоте.

В субботу - веселей,
И, подпирая стены,
Все обсуждают цены,
Собачек и детей.
В субботу - веселей.

А нынче - день воскресный,
Сплошная скукота,
То злобой бессловесной,
То страхом налита.
Сегодня - день воскресный…
Смолкаю, неуместный.

Свобода - миф, я полагаю,
А может, пустоты синоним;
Свобода злит меня - я знаю,
Как быстро в серой скуке тонем.

Имел сказать я то и это
Еще чуть свет, часу в шестом;
Я был на грани бреда где-то;
Я пылесос включил потом.

Вокруг парит небытие
И липнет к нашей влажной коже.
То секс, то лень берут свое.
Мы пусты. Небо пусто тоже.

Когда поймешь, что представляет жизнь собой,
Рассмотришь так и сяк, одно на ум приходит:
Что есть - разрушить в прах; но все так прочно вроде,
А человеческих существ аморфный рой
Меж тем любой ценой,
Хоть не расти трава, себя воспроизводит.

Лишь смутно видится мне утро дней моих,
Когда сижу вот так, весь скручен в рог бараний:
Уходит все в песок - ни форм, ни очертаний,
Уходит без следа и утро дней моих.

Что истина? Она как лужа
Вокруг прилавка мясника.
Любовь Всевышнего к тому же
Обманчива и далека.

У псов озноб бежит по коже
От потрохов слюна течет,
И мы с тобой на них похожи,
Нас тоже идол наш влечет.

Для черной мессы тело самки
Слилось со спермою самца;
Страсть, выходящая за рамки,
Мне изменяет без конца.

Где истина? Она в крови,
Как в венах наша кровь живая.
И я зверею от любви,
В тебя, как в суку, проникая.

Волна дразнящим языком
Лизнет песок и схлынет снова.
Ракушки собирая, ждем
Спасителя (уже второго).

Умрем - останется скелет,
Чтоб белизны достичь с годами.
У рыбы есть внутри хребет.
Ждет рыба рыбака с сетями.

Внутри у человека скот
Заложен в качестве основы;
Но век свой зряшный напролет
Он ждет Спасителя второго.

В уклончивом вечернем свете
Все больше равнодушье скал.
Наш муравейник незаметен,
Ведь человек так мал, так мал.

Когда на эти изваянья,
Работу волн, взираем мы,
В нас пустоты растет желанье
И нескончаемой зимы.

Как сделать так, чтоб человечность
Взять верх могла в роду людском
И жизнь переходила в вечность,
В цепочке становясь звеном?

Утробная тоска тупая
В тебе, сестра моя, во мне,
И ты кричишь, изнемогая
От этой мудрости камней.

Чем ярче свет, тем мир темнее:
Я становлюсь меланхоличным.
Бесшумны меж камнями змеи,
А шимпанзе - те истеричны.

Мы ж подаем друг другу знаки.
Вот водосбор уже увялый.
Не различить пути во мраке,
Мне неизвестны ритуалы,

Что воздвигают огражденье
От отупляющей текучки.
Здесь происходят только случки,
И здесь не место возрожденью.

Зажмурь глаза, поставь заслон
Меж плотским миром и тобой.
Словно кольцом, я окружен
Реальностью, но ей чужой.

Раз надо, чтобы разрезали
Стрекозы воздух у реки,
Чтоб лопались и исчезали
На водной глади пузырьки,