Борис Божнев - Элегия эллическая. Избранные стихотворения

Уж был в тумане облик Отчий.
Предсмертная пронзила дрожь,
Когда раскрыл великий зодчий
Свой мудрый и простой чертеж.

Он снова спас меня от смерти,
Благой и благосклонный друг,
И точным циркулем он чертит
Мой тесный бесконечный круг.

И я, ликующий безмерно,
Вошел и, став в своем кругу,
Смотрю на этот контур древний –
На плоскость, хорду и дугу.

Сменяя смертное томленье
На крепкий труд великих дней, –
Не нас, не нас страшит паденье
И грохот мировых камней.

И я, начавши созиданье,
Его продолжу средь высот,
И тяжкое земное зданье
Свой купол к небу вознесет.

О, будь не милостив, но строже,
И дай свой замысел постичь –
Для будущей храмины Божьей
Я – первый праведный кирпич

Я осудил себя единогласно…
О, с приговором моего суда,
Душа моя, согласна ты, – согласна…
Душа моя, ты мне прощаешь, – да…

На годы осудив себя, на годы,
Я думал: цепи до крови натрут…
Душа моя, все ширится свобода,
Все легче и все плодотворней труд.

И капли слез мешают видеть мир,
Но мир иной провидится чрез плачи –
Ни я, ни ты, никто не будет сир,
Увидя мир сквозь капли слез незрячих.

Пусть воздух и света пелены
От нас скрывают лица, вещи, тени –
В незрячей капле запечатлены
Вся вещь и все лицо без средостений.

Пусть видишь ты, взглянув на вещь, на ту,
Объем и плоскость, и углы тупые –
Ведь плачущий ты смотришь в темноту,
В которую не смотрят и слепые.

Пусть веки мы смежим еще не раз,
Отягощенные и налитые болью –
Ведь темнота целительна для глаз,
Когда глаза сочатся слезной солью.

Вот почему, мой друг, когда-нибудь
Ты улыбнешься мне непринужденно.
А я скажу – поверь, и не забудь,
Что всякая печаль слепорожденна.

Что капли слез мешают видеть мир,
Но мир иной провидится чрез плачи,
И что никто, никто не будет сир,
Увидя мир сквозь капли слез незрячих.

Не пишется сегодня… и не надо…
Но я подумал, Музе вопреки:
Мы для стихов, как грешники для ада, –
И вот уже четыре есть строки.

А пятая – всем праведникам в мире…
Шестая – о, взгляните же сюда…
Седьмая – мы терзаемся на лире…
Вот восемь строк для страшного суда.

Хорошо, что на свете есть мамы,
Братья умные, нежные сестры —
Даже самый дурной и упрямый
Любит близких любовью острой.

Хорошо, что есть кроткие дети,
Есть и девушки и подростки —
Значит мы не напрасно на свете
Доживаем до старости жесткой.

Хорошо, что есть добрые жены,
Есть приятели, или подруги –
Каждый может, болезнью сраженный,
Попросить о последней услуге.

Только тем, кто страдает без друга,
Очень плохо, но слову поверьте —
Вам поможет простая услуга
Нелюбимой, но любящей смерти.

Закройте шкаф… О, бельевой сквозняк…
Как крепко дует ветер полотняный…
Да, человек раздевшийся — бедняк,
И кровь сочится из рубашки рваной.

Мне кажется, что эти рукава
Просили руку у веселых прачек,
Что эта грудь, раскрытая едва,
Сердечко накрахмаленное прячет.

Да, человек так некрасив в белье
И так прекрасен в платье неубогом.
Лишь ангелы в пресветлом ателье
Стыдливые позируют пред Богом.

Но у рубашек нет своих голов,
Кто их отсек, – тяжелые секиры…
Разделся я, и вымыться готов,
Но — Иорданом потекла квартира…

О, я иду сквозь комнатный туман
При шумном плеске кранных ликований
И ждет меня Креститель Иоанн
Крестить в горячей белоснежной ванне.

О, в пенной седине пречистый муж, –
Я пред тобой, застенчивый и голый,
И брызжет ореолом мелкий душ,
И надо мной летает белый голубь…

Стоять у изголовья всех здоровых
И неголодным отдавать еду,
Искать приют всем, кто имеют кровы,
И незовущим отвечать – иду.

Любить того, кого уже не любишь,
И руки незнакомым пожимать,
Не пить воды, которую пригубишь,
И с взрослыми беседовать, как мать…

Одни и те же каменного улья
Нас давят стенки или потолки,
Но мы на двух, на двух разложим стульях
Мои одежды и твои чулки.

И нежности у нас настолько хватит,
Что, простыни прохладные постлав,
Мы ляжем на несдвинутых кроватях,
Друг другу сон спокойный пожелав…

Почувствовавши плотские уколы,
Отрадно будет зубы крепко сжать,
И на матрасе тощем и бесполом
Под девственною простыней лежать.

И нас разделит навсегда без болт
Не грозный ангел острием меча,
Но деревянный неширокий столик
И белая на столике свеча….

О, пусть из тела моего не вышли
Всем демоны, которых веселю –
Ведь если я спрошу тебя: ты спишь ли,
А ты ответишь: нет, еще не сплю.

То сдержанный мой голос будет суше,
Чем серый пух подушек пуховой,
Чтоб услыхать и без волненья слушать
Целующий и сонный голос твой…

Твой воротник, как белые стихи,
И смокинг твой, как чистовик рассказа.
А я одет… Ах, брюки так ветхи
И мой пиджак не сделан по заказу…

Я осмотрел твой шкаф и твой комод,
И мы стоим перед зеркальной дверцей…
Ты – милый франт, а я – почти урод.
И старомоден, как цветы и сердце.

Старик! Тебе не тяжело мешки
Таскать под ослабевшими глазами,
И вызывать улыбки и смешки
Внезапно заблестевшими глазами…

Слеза дрожит, слеза, дрожит слеза,
Поблескивая тепловатым блеском,
Туманя ослабевшие глаза,
Пока рука ее не сбросит резко…

Старик! Зачем ты наложил в мешки
И под глазами бережешь болезни,
Излишества, наследственность, грешки, –
Закон возмездья, о, закон железный.