Борис Божнев - Элегия эллическая. Избранные стихотворения

А я иду с большим мешком добра,
Под тяжестью его согнулись ребра,
И есть в моем большом мешке дыра,
И сыпется добро, и в руки добрых…

Съедая за день высохший сандвич
И думая о чае, как десерте,
С тобой ходил я всюду, как сандвич
С плакатами о нежности и смерти.

Вниманье… у меня… последний час…
Доступно бедным… но не распродажа…
Ты в сотый раз читала, огорчась,
Тогда как все не примечали даже.

О, темные ночные разговоры,
Незримые, незримые слова…
Во мраке с головою голова
Беседуют, как опытные воры…

Ужасный час… На собственной подушке
К законной страже каждый приступил,
И слышен скрип убийственнейших пил,
И сыпятся секретнейшие стружки…

О, как чарует песней лебединой
Под наволочкой лебяжий пух,
И лебедь умирающий распух,
И умер по бокам и в середине…

Ужасный час… Двуспальная скамья
О, для неподсудимых… Ночью судной
Все ангелы сидят на белых суднах…
Спокойной ночи вам желаю я.

Сплелись мужской и женский голоса,
Запутался, оправдываясь голос,
И отсекает голосящий волос
Ее косы о, смерть, твоя коса…

Я полагал, что нервные припадки
Давно прошли… Всего их было семь…
И я, на слезы и на нежность падкий,
Почти спокоен… Сплю, пишу и ем…

Но был восьмой припадок… Я сегодня
Так долго бился… И мой страх воскрес…
Тебя уж нет, но есть любовь Господня…
Мне помогли молитвы и компресс.

По кладбищу хожу веселый,
С улыбкой светлой на губах,
Смотря как быстро новоселы
Устроились в своих гробах.

На кладбище всегда веселье –
Ко всем, кто бесприютно жил,
Пришел на праздник новоселья
Живущий выше старожил.

Я не люблю оранжереи,
Где за потеющим стеклом
Растенье каждое жирея
Зеленым салом затекло.

И, к грядкам приникая ближе,
Цветов прожорливые рты
Навозную вбирают жижу
В извилистые животы…

О, если бы стеблям высоким
При свете газовом не зреть,
Не пить химические соки
И за стеклом не ожиреть.

А солнечный остроконечник
Очистил бы своей водой
Благоухающий кишечник
Цветов пресыщенных едой…

Чрез струны железные лиры
Я видел при утренних звездах
Как взвеяли ангелов клиры
Крылами и пением воздух,

И я, прижимаясь к железной
Струне у подножья лиры,
Смотрел, преклоненный и слезный,
На воздух и пенье, и клиры…

Я на соломинку чужого глаза
Указываю редко и с трудом,
Зато из бревен моего я сразу
Построить мог бы превысокий дом.

Он был бы выстроен в ужасном стиле,
Но подивился бы бездушный мир,
Узнав, что всех бездомных разместили
По светлым комнатам моих квартир.

Имелись бы в нем платье, обувь, пища,
Конечно, все простое – я не Крез.
Но тот, кто грязен был, тот стал бы чище,
Кто духом пал, тот скоро бы воскрес.

А для больных в нем были бы палаты,
Поправились бы все, в конце концов.
И я не брал самой низкой платы
За право жизни от своих жильцов.

Вы спрашиваете – который номер,
И улицу… Зачем Вам, Вы – богач.
Я не скажу. А полицейский – помер.
Бедняк – тебе же я скажу – не плачь.

Так я живу. О, что-то строят руки,
А что – не вижу, даже и во сне.
Не из-за бревен ли я близорукий.
Закрыв глаза, смотрю через пенсне.

Ребенок, ушибившись, плачет
И трет синеющий ушиб,
Но что удар смертельный значит
Для тех, кто столько раз погиб,

А мать ребенка утешает
И на руки его берет,
Но что же значит боль большая
Для тех, кто столько раз умрет…

Катушка ниток – шелковая бочка
Но я не пью и не умею шить.
Игла, пиши пронзающую строчку:
Как трудно шить, еще труднее жить.

Дрожит рука твоей ручной машины,
И ваши руки я поцеловал…
О, море, на тебя надеть бы шины,
Чтобы не громыхал за валом вал.

Катушка ниток заливает платье
Тончайшим белым шелковым вином, –
Ты говоришь – тебе за это платят…
Счастливая, ты здесь, а я в ином –

Материи нематерьяльный голос
О матери моей прошелестел…
Она любила, верила, боролась…
О, души голые одетых тел…

Прислушайся… Нет, то не грохот ветра,
То ветхий мир по дряхлым швам трещит.
Безмерна скорбь. Я не хочу быть мэтром.
И твой наперсток – мой последний щит.

Стою в уборной… прислонясь к стене…
Закрыл глаза…Мне плохо…обмираю…
О смерть моя… Мы здесь наедине…
Но ты – чиста… Тебя не обмараю…

Я на сыром полу… очнулся вдруг…
А смерть… сидит… под медною цепочкой…
И попирает… деревянный круг…
И рвет газеты… серые листочки…

И – поле злаков или трав –
Мое лицо – следы потрав,

И гибнут колос и листы,
Мое лицо – сгниешь и ты…

И леса или ветхой рощи
Мое лицо, о, будь попроще,

И ветром сломанные ветви
Мое лицо таит, заметьте…

И от сгнивающих растений
Мое лицо покрыли тени.

И, в небо простирая корни,
Мое лицо, о, будь покорней…

И плача и дрожа, как ива,
Мое лицо, ты некрасиво.

И как фальшивые цветы
Мое лицо не любишь ты…

В твоих объятьях можно умереть
От нежности, как от туберкулеза.
И на лицо твое смотреть, смотреть,
И улыбаться слабо и сквозь слезы…

Не бойся же меня руками сжать –
Просторно мне, как выпущенной птице,
Душой в твоих объятьях возлежать,
А телом тихо к небу возноситься…

Вымывшись и белую рубашку
На тело свежее надев,
Я вздохну спокойно и нетяжко,
Лишь едва заметно побледнев.