Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Перед окном открытым в переулке
Столб с газовым зажженным фонарем
Стоял, как одноглазый призрак,
С угла на темной улице раздался
Певучий выкрик продавца жасминов.
А рядом во дворе
Залаяла собака.
Пробили в колокол у входа – девять.
Мы тихо слушаем рассказ о Рогхо.

У сына Тотторотно в доме праздник —
Ему давали шнур священный;
И Рогхо передал с гонцом:
«Одним «Прими поклон» не обойдешься,
Не думай о расходах».
И Рогхо написал, чтобы правитель
Пять тысяч рупий выдал на расходы.
Вдова налог радже не уплатила,
И дом ее к продаже был назначен.
К правителю в дом заявился Рогхо,
Сполна за долг вдовы с ним рассчитался,
Сказал: «Ты грабил многих бедняков,
Так пусть им хоть немного станет легче».

Однажды в полночь
С добычей Рогхо возвращался,
Шел к узкой длинной лодке
В тени смоковницы на берегу.
Тут он услышал —
В деревне, в доме том, где свадьба, – плач.
Жених повздорил и невесту бросил,
К ногам его отца упал с мольбой
Отец невесты, – в этот миг с дороги
Из зарослей бамбуковых густых
Раздался клич: «Ре-ре… ре-ре… ре-ре…» —
И звезды в небе
Как будто вздрогнули.
Все знают, это грозно кличет
Разбойник Рогхо.
И с женихом богатый паланкин
Носильщики в испуге уронили.
Тут прибежала мать невесты
И с плачем умоляла в темноте:
«Сынок, спаси честь дочери моей!»

Встал Рогхо как посланец бога Ямы,
Из паланкина вытряс жениха,
Отцу его отвесил оплеуху,
И тот упал на землю, оглушенный.
Вновь в доме раковина заиграла,
И женщины встречают жениха.
Вот Рогхо сам с разбойничьею шайкой;
Как привиденья в ночь женитьбы Шивы, [94]
Тела умащены, полуобнажены,
А лица в саже.
Сыграли свадьбу,
Кончалась третья стража ночи.
Разбойник, уходя, сказал невесте:
«Сестра моя,
Коль вновь тебя обидят,
То вспомни Рогху».

Пришло столетье, новое, иное,
И детвора теперь
При свете электрическом читает
В газетах сообщенья о разбоях.
А вечера прослушиванья сказок
Ушли из мира
С воспоминаньем нашим
И со светильником погасшим.

Приказ падишахом дан —
И войска привели Афра Сахиб Хан, Музаффар Хан,
Мухаммед Амин Хан,
А с ними раджа Гопал Синг Бхадаурия,
Удаит Синг Бундела.

Окружили моголы Гурудаспур.
Защищает крепость сикхов отряд,
Бонда Синг – их сардар.
А в крепость нельзя еду пронести,
Отрезаны все пути.
Только ядра пушек
Через стену летят,
Все небо от света факелов
Кроваво алеет во мраке.

Истощился запас ячменя, пшеницы,
Ни зернышка, ни крупицы;
Не хватает дров;
С голоду мясо сырое едят,
Даже срезая с бедер своих,
Кору и зелень побегов толкут,
Из них лепешки пекут.

Восемь месяцев длились муки,
Наконец попала моголам в руки
Крепость Гурудаспур.

Место казней стало болотом крови,
Пленники перед смертью кричат:
«Славься, гуру!»
С утра до вечера
Падают головы сикхов [95], отсечены…

Нехал Сингх – еще отрок.
Прекрасно его молодое лицо,
Изнутри озаренное светом.
В глазах его словно застыла
Утренней песней радость.
Его блестящее юное тело
Создал божественный ваятель
Резцом молнии.
Юноша восемнадцати лет.
Как шалового дерева ветку,
Его в расцвете
Нежно колышет южный ветер.
В теле и душе
Юноши —
Избыток жизни.

Связанный, он стоит,
Все на него глядят
С изумленьем и состраданьем.

Даже меч в руках палача
На мгновенье замер…
Тут прибыл гонец из столицы
С грамотой, что помилован отрок,
Подписано – Саид Абдулла Хан.
Развязали юноше руки.
Он спросил: «За что мне такая милость?»
Сказали, что мать-вдова сообщила,
Что он, ее сын, по вере не сикх,
Что сикхи насильно держали
Его в плену.
Покраснев от стыда и гнева,
Воскликнул юноша громко:
«Не хочу я свободы, купленной ложью,
Только в правде – моя свобода,
Я – сикх!»

Пусть дом моих дней последних
Построен будет из глины,
И зваться он Шамоли будет.
Когда же дом рухнет,
Покажется, будто прилег он уснуть,
Смешается глина с землей,
И дом не поднимет обломки столбов,
Как будто на землю жалуясь небу,
Не даст он средь ребер
Разрушенных стен
Приюта для призраков дней отошедших.

На этой земле я сложу
Основу последнего дома,
И пусть забвение всех страданий,
Прощение всех поношений,
Ошибок, обид, издевательств
Покроется порослью мягкою дурбы.
Пусть рев кровожадный
Всех хищных столетий
В нем смолкнет навеки!

Я буду под кровом той же земли,
Что в детстве мне сыпала каждое утро
В завязанный чадор
Пригоршню цветов – и жасмин, и чампак,
И манго цветы, что еще до весны
По южному ветру
Во мглистую даль уносили
Призывы юности пылкой.

Я с детства люблю
Бенгальских женщин,
Их обликом я зачарован.

Сурьмой в них темнеет родная земля,
Пушится нежная поросль риса,
В их добрых глазах я увидел
Сиянье вечерней зари
На краю небосклона
Над синим далеким лесом.

Земля будет каждое утро
Пред домом моим просыпаться,
Когда прикоснется к ней нежно
Рассвет золотой.
А вечером в сумраке синем
Ей будет светло улыбаться
Бессонный
Весенний месяц.

Земля увлекала меня
В дремучие заросли джхау,
На берег обрывистый Падмы,
Где в дуплах – тысячи птичьих гнезд,
К двуцветным полям горчицы и льна.
К извилистым тропкам в деревню, на берег пруда.
Чаруя мой взор,
Земля зазывала меня
И в полдень холодный
Туда, где у красной дороги
Слетались, воркуя, голуби,
Туда, где по желтой пожухлой траве

Лениво бродили коровы,
Сгоняя хвостом
Назойливых мух со спины,
Туда, где гнездился
На пальме высокой
Отшельник-коршун.

Сегодня на склоне дней
Услышал я зов твой, земля,
Припал к твоему материнскому лону,
Где некогда ты сохраняла Ахалью [96],
Покуда ее не коснулись
Стопы ног смуглых и мягких,
Как дурба-трава [97], и проснулась
Ахалья для новой жизни.

Стихи мои, мой берег одинокий,
В безбрежный океан глядящий молчаливо,
Пускай окатит вас прибой высокий
И жемчугом воздаст спокойный час отлива.
Стихи мои, вам скромность не помеха,
Не блещут пестротою ваши одеянья,
Вы у толпы не сыщете успеха,
И в доме знатока вам не снискать признанья.
Стихи мои, я мысленно рисую
В тишайшей тишине ваш образ одинокий —
Не девушку, но девочку босую,
Сидящую в дверях, поджав худые ноги.
Она себя еще не понимает,
Беспечен взгляд ее, и голос беззаботен,
Над ней на крыльях время пролетает,
И утро пьет росу и переходит в полдень.
А если хочешь знать ее – то просто
В распахнутых дверях постой со мною рядом,
Ей не ответить на твои вопросы
Ни словом вычурным, ни молчаливым
взглядом.
Пока играет ветер волосами,
Она сидит в пыли, качая головою,
И голубыми детскими глазами
Доверчиво глядит на небо голубое.
Шум леса, словно музыка, струится,
Река дымится от полуденного жара,
И над водой неведомая птица,
Качаясь вверх и вниз, поет на ветке джхау,
И под прохладным ветром неустанно
Качается джарул, усыпанный цветами,
И камини цветут благоуханно
И опадают в тень сырыми лепестками,
И запах тулси [98]льется над землею,
И аромат земли в каморке обитает,
И медленно пчела над головою
Кружится и, жужжа, куда-то улетает.
А девочка, она ушла с урока,
Она идет в себя и целый мир находит,
И в этом мире бродит одиноко,
И среди бела дня каракули выводит.
Пускай ее природа окружает,
Как разноцветный сад, светло и откровенно:
Журчит вода, и травы полыхают,
И веет от лугов медовый запах сена.
От добрых глаз я девочку не прячу,
Без хитрости на вас глядит она с порога.
А если вы посмотрите иначе —
Ну что ж – нехороша, худа и босонога.