Вера Полозкова - Непоэмание

И тут он приваливается к оградке, грудь ходуном.

Ему кажется, что весь мир стоит кверху дном,

А он, растопырив руки, уперся в стенки.

Он небрит, свитерок надет задом наперед,

И уже ни одно бухло его не берет,

Хотя на коньяк он тратит большие деньги.

Он стоит, и вокруг него площадь крутится, как волчок.

В голове вертолетик, в кабиночке дурачок

Месит мозги огромными лопастями.

"Вот где, значит, Господь накрыл меня колпаком,

Где-то, кажется, я читал уже о таком".

И горячий ком встает между челюстями.

"Вот как, значит, оно, башка гудит как чугун.

Квартирный хозяин жлоб, а начальник лгун,

Хвалит, хвалит, а самого зажимает адски;

У меня есть кот, он болеет ушным клещом,

А еще я холост и некрещен.

Как-то все кончается по-дурацки.

Не поговорили с тех пор, отец на меня сердит.

А еще я выплачиваю кредит,

А еще племянник, теперь мне вровень".

И тут площадь, щелчком, вращаться перестает.

Дурачина глушит свой вертолет.

И когда под легкими сходит лед -

Он немного

даже

разочарован.

18 июля 2007 года

Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.

За то, что ни разу не помянула, где был неправ.

За то, что все люди груз, а ты антиграв.

Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.

Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу,

За то, что поддержишь все, что ни предложу,

Что вся словно по заказу, по чертежу,

И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.

К такой, знаешь, тете, всё лохмы белые по плечам.

К ее, стало быть, пельменям да куличам.

Ворчит, ага, придирается к мелочам,

Ну хоть не кропает стишки дурацкие по ночам.

Я, говорит, устал до тебя расти из последних жил.

Ты чемодан с деньгами – и страшно рад, и не заслужил.

Вроде твое, а все хочешь зарыть, закутать, запрятать в мох.

Такое бывает счастье, что знай ищи, где же тут подвох.

А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так.

Уж лучше ты будешь светлый образ, а я мудак.

Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим.

А пока, говорит, еще по одной покурим

И так тихонечко полежим.

21-22 июля 2007 года.

Такая ночью берет тоска,

Как будто беда близка.

И стоит свет погасить в квартире –

Как в город группками по четыре

Заходят вражеские войска.

Так ночью эти дворы пусты,

Что слышно за три версты, -

Чуть обнажив голубые десны,

Рычит земля на чужих как пес, но

Сдает безропотно блокпосты.

Как в объектив набралось песка –

Действительность нерезка.

Шаг – и берут на крючок, как стерлядь,

И красной лазерной точкой сверлят

Кусочек кожи вокруг виска.

Идешь в ларек, просишь сигарет.

И думаешь – что за бред.

Ну да, безлюдно, к утру туманней,

Но я же главный противник маний,

Я сам себе причиняю вред.

Под бок придешь к ней, забыв стрельбу.

Прильнешь, закусив губу.

Лицом к себе повернешь – и разом

В тебя уставится третьим глазом

Дыра, чернеющая на лбу.

4 августа 2007 года.

Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали, сорок

- даже не думали, а итог - вот оно и палево, мы в опале, и слепой не

видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток.

Губы болят, потому что ты весь колючий; больше нет ни моих друзей, ни

твоей жены; всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно

ткани поражены.

Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька;

август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка;

время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и

юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве,

сомлев от жары уже; все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу

при монтаже.

Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку: вот мы

не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку; между

джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто под

ним домкрат; мы с тобой отчаянно непохожи, и от этого все забавней во

много крат; волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в

голове бурлящий густой сироп; думай сердцем - сдохнешь счастливым

старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь

собираться в гроб.

Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне

плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. Я планирую пить

с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе

бифштекс; что до тех, для кого важнее моральный кодекс - пусть имеют

вечный оральный секс.

Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге и дурачишься, и куда я

теперь уйду. Катапульта в райские гребаные чертоги - специально для тех,

кто будет гореть в аду.

16 августа 2007 года.

Вероятно, так выглядел Моисей

Или, может быть, даже Ной.

Разве только они не гробили пачки всей

За полдня, как ты, не жгли одну за одной,

Умели, чтоб Бог говорил с ними, расступалась у ног вода,

Хотя не смотрели ни черно-белых, ни звуковых.

И не спали с гойками – их тогда

Не существовало как таковых.

***

Мальчик-фондовый-рынок, треск шестеренок, высшая математика;

мальчик-калькулятор с надписью «обними меня». У августа в легких свистит

как у конченого астматика, он лежит на земле и стынет, не поднимайте-ка,

сменщик будет, пока неясно, во сколько именно.

Мальчик-уже-моей-ладони, глаза как угли и сам как Маугли; хочется парное

таскать в бидоне и свежей сдобой кормить, да мало ли хочется – скажем,

выкрасть, похитить, спрятать в цветах гибискуса, где-то на Карибах или

Гавайях – и там валяться, и пить самбуку, и сладко тискаться в тесной

хижине у воды, на высоких сваях.

Что твоим голосом говорилось в чужих мобильных, пока не грянуло anno

domini? Кто был главным из многих, яростных, изобильных, что были до

меня? Между темноволосыми, кареглазыми, между нами – мир всегда идет

золотыми осами, льется стразами, ходит рыжими прайдами, дикими табунами.

Все кругом расплескивается, распугивается, разбегается врассыпную;

кареглазые смотрят так, что слетают пуговицы – даже с тех, кто приносит

кофе; я не ревную.

***

А отнимут – не я ли оранжерейщик боли,

Все они сорта перекати-поля,

Хоть кричи,

Хоть ключи от себя всучи.

А потребуют – ради Бога, да забирайте.

Заклейменного, копирайтом на копирайте,

Поцелуями, как гравюры

Или мечи.

30 августа 2007 года.