Федор Сухов - Красная палата

Не порешил убивец. Марковна, наверно,
Она, болезная, молилась за меня.

Страдалица…
А где она, голуба?

Я здесь, Прокопьевна.

На свет пройди, на свет.

И впал убивец в озорство, а может, в глупость,
Решил зверьми меня дремучими известь,
Услать решил в сплошные дебри, горы,
Зверья-то там — не счислить всех зверей
И птиц не счислить. Есть такие, кои
Дитяти малого доверчивей, добрей.
Есть утицы, они-то сами в руки,
В долони сами тычутся. Упас господь,
От соблазнительной упас меня порухи:
Аз неразумную не обездушил плоть,
Себя не обездушил. А соблазн-то мучил,
На воеводских-то оголодал харчах.

Скажи про курочку.

Про курочку-то лучше
Сама скажи.

Добра была.
(Заливается слезами.)

Была в свой срок, в свой час.
В бескормицу была она, добруха эта,
Егда все снегом замело, заволокло,
Все нестихающею падерой отпето,
Егда скудеющая леденела кровь.
Тогда-то и раздобрилась она, чернява,
Яичко за яичком клала под скамью.
И всякий раз не забывала — возвещала,
Дабы светло обрадовать всю собь мою,
Настасьюшку обрадовать, ее детишек,
Детишки-то, они малы еще, глупы,
Рассядутся в кути — один другого тише, —
Свои голодные повыставят пупы.
И смех и грех… Яичко-то узрят и сразу
Слезами глупыми друг друга обольют.
Молодший-то не выжил: с гладу то ли с глазу
В земле незнаемой нашел себе приют.
(Горестно посмотрел на Марковну.)
Да и середненький сгиб, не утерпел,
Ослаб, сердешный, и ногами и руками.

А где он, как он, указующий твой перст?

На превеликие он указует камни.
И, указуя, он глаголет: Аввакум,
Будь яко камень,
неподатлив будь, железен.
Не уступай ни в чем ни другу, ни врагу,
Егда нечистый дух повсюду куролесит.

А вот Неронов-то Иван, он уступил.

Как уступил?

Смирился. Приобщился.

К антихристу?!
Ссылай, гони меня в Сибирь,
А я не верю, нет.
Тут что-то, брат, нечисто…
Нечисто тут, Михайлыч.

С грязью не обвык,
Со дня рождения я с нею не возился.

(Воззрясь на образа.)
Прости, отец Иван. Оплакать бы, обвыть,
Ослобонить тебя из дланей лихоимца.
Аз зрю, как когти сатанинские впились
В твое умаянное, немощное тело,
Как присмирел пришибленный морозом лист
Стеной кирпичной огороженного древа.
Отговорило, отглаголило оно,
Как колокол всполошный, отгудело.
Всему свой час, свой срок.

Мудрено-мудрено
Ты, Аввакумушка, калякаешь про древо…

И не про древо… Человек великий сгиб,
Сгубили, ироды, какого человека!

Уж лучше б затворился, удалился в скит.

В скорлупку кинутого вокшами ореха…

Михайлыч, не язви. Ты видишь, кто стоит?

Очами не ослаб, гляжу и все-то вижу.

Не басурмане бритоликие твои
Под басурманскую пожаловали крышу.
Пожаловала Русь сама. Перед тобой
Стоит, страдалица, и горько слезы ронит,
А ежли что, пойдет на плаху, под топор,
Черно окарканная сборищем вороньим,
Светло оплаканная добрыми людьми…

Идем-ка, Аввакумушка, в мои покои,

Аз ухожу к распятой на кресте любви,
Безвинно пролитой, зело вопящей крови.
Вопит она, невинная, зело вопит,
И этот вопль не заглушить и не утешить,
Давясь невыплаканной горечью обид,
Никто себя не успокоит, не удержит,
Аз сам себя не удержу, не усмирю,
Кому-кому, а мне-то ведомо, какую
Сызволил государь обрадовать змею,
Сблаговолил какую осенить прокуду.

На государя не кидайся. Государь
Изволит лицезреть тебя.

Реку заране:
Не покорюсь. Не усмирюсь. Себя не дам,
Ни обротать не дам себя, ни заарканить.
Аз кукишем не оскверню свои персты,
Латинским крыжем уст своих не опоганю,
Цветущих яблонек беленые холсты
Не отдадутся дьявольскому поруганью.

Острота ума! И острота
Молнией разящего глагола!

Правду повествуешь. Неспроста
Во железо тяжкое закован…

Кто закован? И не заковать,
И не ожелезить протопопа,
Дондеж не поникнет голова,
Не смирится с дьявольской утробой.
Дондеж в душу не пущу свою
Три перста, три Никоновых жабы.
Не обасурманюсь — устою,
Упасусь от сатанинской свадьбы.
Сатана сам окрутился, сам
Обручился с Никоновой чадью.
Се и луговинам, и лесам,
Всей земле моей и небесам
Болью всей, всей скорбью возвещаю!

Да услышат глас твой небеса…

Верую: услышат. И тогда-то
Дышащая ладаном роса
Охладит лихого супостата.

Прыть твою умерит, протопоп…

Прыть мою Сибирь охолодила,
Собью всей, всем существом утоп
В белое, взметеленное диво.
И не волосы на голове —
Иней трогаю. А этот иней —
Жития крутая коловерть,
Что любого горюшка полынней.

Сам себя изводишь…

Сам себе
Склеп копаешь.

Замолчи, папежник.
День — орлу, а ночь, она — сове,
Соловью — возлюбленные песни.
Аз всей кровью возлюбил свою,
Русь мою всей собью ощущаю,
За нее — родимую — стою,
С Никоновой состязаюсь чадью,
С преисподней тяжкий бой веду.

Государя, протопоп, печалишь.