Федор Сухов - Красная палата

Омрачаешь светлую звезду
Буйственными дерзкими речами.

Не таюсь. Реку. Аз обуян
Словом, воздыхающим глубоко,
Бо свидетельствует Иоан:
Слово — бог.
А что превыше бога?!
Государь? Хвала ему и честь.
Токмо возвещаю: есть
В чистом поле травушка худая…

Не упорствуй. Приобщись. Смирись.

Не смирюсь с поганою травою.

Отлетающий от древа лист
Норовит отдаться своеволью.
Своевольничаешь, Аввакум,
В буйство превеликое впадаешь.

Ересь несусветную реку,
Непотребь кричу о государе.
Возвожу великую хулу
Да на все-то царство-государство.
Больно неразумен, больно глуп,
Наважденью вражьему отдался…
Не таюсь, признаюсь: не обвык,
Виршами речей своих не крашу, —
Возлюбил природный наш язык,
К клюквенному припадаю квасу.
Молоком березовым свою
Услаждаю пасмурную душу,
На земле отеческой стою
И ее обета не нарушу,
Языка ее не уроню,
Вещего не уроню глагола.

Далеко не ускакать коню,
Ежли конь твой негодью подкован.

Пастырь не отыдет от овец,
На коня строптивого не сядет.

От кощунственных твоих словес
Загодя ускачет на осляти.

Дерзостные говоришь слова.

Нечестивые глаголешь речи.

Тяжкие подъемлю жернова,
Дабы неутешная вдова
Распрямила сгорбленные плечи,
Дабы Русь моя могла вздохнуть
Всеми весями и городами,
Дабы никакая нудь
Нашей русской не коснулась Дарьи,
Марфы не коснулась… И к моей,
К Марковне моей, не прикоснулась.

Тяжелее мельничных камней
Ивушки плакучая понурость.

Очи разума затемнены…

Бредит о смутьянщиках-поморах.

Аще солнце супротив луны,
Облик дня печалит велий морок…
Велие затмение ума.

У кого? у вас аль у меня?

Побрели, боярин, восвояси.

(Один.)
Ждет зорей разбуженного дня
Древорубом высмотренный ясень.
Придет день — оскалится топор
На зеленое лесное диво,
И тогда-то сникнет протопоп,
Усмирится буйная строптивость.
Нет, не усмирится — устою,
Упасусь от сатанинской свадьбы,
Дондеж в душу не пущу свою
Три перста, три Никоновых жабы.

(Переводя говорящего по-гречески патриарха Макария.)
Кирелеисон! — глаголет кир Макарий,
Господи помилуй, — воздыхает кир.
Киру ведомо, как ангелы махали,
Полыхали светом голубиных крыл.
Звали ангельские крылья в дальний полис,
В полуночные российские края,
Невеликую рассказывали повесть,
Ничего не укрывая, не тая.
И тогда подъятый устремился парус
К берегам во грех впадающей земли…

(Про себя.)
Сами, во грехах своих купаясь,
Ядовитым курослепом зацвели.

(Продолжая переводить своего соотечественника.)
Аквой Понта омывался кир Макарий,
Освежался он и волжскою водой,
Волжскими он дивовался берегами,
Упивался полуночной красотой.
Желтоводскую он посетил обитель,
Благолепие великое узрел,
Торжище необозримое увидел,
Множество плывущих видел каравелл.
А когда к Москве приблизился, умильно
Прослезилась восходящая заря,
Ради попранной любви и ради мира
Навстречь вызвала светлейшего царя,
И во все колокола она забила —
Благочинная встревожилась Москва.

А поникшая рябинушка-рябина
Кровью плакала у каждого моста,
Возле каждого крылечка кровенела…

Патрис жаждет нерушимой тишины.
Да услышет голубеющее небо,
Как анафемствуют Авгия сыны,
Как они из подворотни, из конюшни
На Москву на всю, на полис весь смердят…

(Спокойно.)
Головой тебя да прямо в папский нужник.
(Распаляясь.)
Что глаголешь, окаянный супостат?!

И не унимаются они. Заразу
Дикой ереси повсюду разнесли,
Потеряли, и не только веру — разум,
Объявили явью дьявольские сны.
Не с того ли занемог он, занедужил,
Православья обескрыленного дух,
Пал на обескрыленные души
Сумасшедшего кликушества недуг.
Кир Макарий зрил и кир Паисий видел,
Как опальный бесновался протопоп…

Аввакумушко, не дай себя в обиду.

Аз и впрямь в конюшне Авгия утоп.
Дай мне руку, Лазарь, дай силу, дай мне…
Господи, не дай мне потерять себя!

Обновленная великими трудами,
Да воспрянет вся российская земля!
Да очистится она от всякой скверны…

Очищаюсь я от конского дерьма,
Приобщаюсь…

К непорочным, к правоверным.

Приобщаюсь к зову своего ума,
К зову собственного сердца приобщаюсь,
Ретивое-то зовет оно, зовет,
Всею горечью своей и всей печалью
Все-то тянет на поруганный народ,
На людях бы все ему да на раздолье…

— Ну а мы-то нелюди?
— Не человеки мы?

Видеть хочется, как ивушка по-вдовьи
От студеной закручинилась зимы.
Разметелилась она, охолодила,
Лето красное завьюжила зима,
Отродясь не видывал такого дива,
Эдакая и не снилась кутерьма!
Наважденья эдакого не бывало.

— Что кликушествуешь?
— Что ты говоришь?

Жадной пастью ненасытного Ваала
Сожран древа облетающего лист,
Облетающее высосано древо,
Всем нутром оно иззябло, извелось.