Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 3. Песни. Поэмы. Над рекой Истермой (Записки поэта).

Отбита атака.
К врагу засылают разведку.
Стальному помощнику
Надо от боя остыть.
А тут политрук объявился.
— А я вам… газетку…
Она воевать помогает
И кадры растить.

Глядит на Максима
Портрет земляка с папиросой.
Он долго не думал,
Отрезал, приклеил к щитку.
— Здорово, Максим!
Поживи, будем вместе бороться,
Твои словеса

Мы давно приравняли к штыку.
Обжились,
Обжались
В земле,
В пулеметной ячейке,
И быстро легенду разнес
По окопам народ:
Три имени славных
Воюют с врагами как черти:
Писатель Максим,
Пулеметчик Максим
И «максим» пулемет.

— Ну, как поживаете,
Братцы Максимушки наши? —
Нет-нет да окрикнут
Бойцы
Между воинских дел.
— От щей, — отвечает Максим, —
И от гречневой каши,
У повара справьтесь,
Отказов еще не имел!

Эй, в сторону шутки!
Так-так! Побежали!
Так-так! Догоняй!
Растатак твою, бей! —
И оба Максима
Железною злостью дрожали.
А третий задорил их
Вместе с собой: — Не робей!

Ого!
Поддают огоньку на Максима!
И сверху и снизу, с обоих боков.
— Умру, а не сдамся!
Запомни мой лозунг, Россия!
Не хочешь, а все же придется
Припомнить богов.

Бегут и горят по земле,
Разрываясь, термиты.
Набросил огонь на Максима
Свою огневую петлю.
Не мать ли ему говорит:
— Потерпи ты! —
Не ад ли кромешный
Из сердца извлек:
— Потерплю!

Так-так!
Ничего уж не видно за дымом.
Так-так!
Ничего не слыхать за огнем.
— Максимушка, милый,
Ужели с тобою загинем?
Нет!
Огненный обруч врага
Богатырской рукой разогнем!

И встал он тогда
Неземным исполином.
И голос взорвался его неземной:
— Не трусом земля меня наша вспоила.
Максим никогда не сдается!
За мной!

Их видели вместе
На травке зеленой.
И в грозной, жестокой красе
Представлялися взглядам мужским:
Портрет горьковчанина,
В прах пепелённый,
И пепел стальной,
Перемешанный с пеплом людским.

Комдив прикусил
Побледневшие губы.
Хотел помолчать, по привычке,
И все же не смог:
— Какая тяжелая, страшная убыль,
И как еще много военных дорог.

Эх, жить бы ему!
Он двадцатого года.
Максимы уж, видно, такие в роду:
Все трое сгорели во имя народа.
Эй, кто там заплакал?
Огонь по врагу!

Пешочком, с сумочкой простой,
В пилотке выгоревшей,
Идет тропинкой полевой
Товарищ выздоровевший.

«За Кенигсберг», «За Будапешт»
Медали светятся.
О, край родной! О, край надежд,
Гадал ли встретиться?!

Земля!
Ты вновь шумишь в хлебах,
Не опозорена.
Теперь походный пот рубах
Нам снять позволено.

Старушка встретилась в меже.
— Домой, соколики?
Отвоевалися?
— Уже.
— Далече?
— В Дворики.

И прячет старая глаза
От солнца яркого.
— Не узнаешь?
— Узнать нельзя.
— Сынок Пояркова!

— Племянник! — кинулася.
— Он!
А звать — Василием.
— А я подумала: Семен,
Обозналась, прости меня!

Огаркова Семена ждут,
Сулился к праздникам.
— А что в колхозе?
— Видишь: жнут,
Не знаешь разве ты?

Ах, то-то снилися ерши,
А с ними — омуты…
А ты, племянник, не спеши,
Все в поле… дома-то.

— Ну что же, можно и шажком,
Дорога ровная…—
Вот сельсовет махнул флажком,
И сердце дрогнуло.

— Такого ж точно цвета флаг
Над всеми крышами
Мы там… на самый на рейхстаг,
Наверно, слышали?

Через лицо широкий шрам,
Оно замечено.
— Где угораздило?
— А там…—
Махнул:
— Неметчина.

Да!
Много ночек не спалось,
Кошмары мучили…
Все действует, и все срослось,
Ведь мы живучие!

На то и русский человек:
Свинцовой порцией
Его не умертвишь вовек,
Коль он упорствует.

Твое крыльцо родное.
Сядь.
Ступеньки дряблые.
Зато куда разросся сад,
Какие яблони!

А сажен сад его рукой,
Самим Василием.
— Узнать не можешь, кто такой?
Так пригласи меня!

Он под антоновкою сел.
— Жива, любимица? —
И позавидовали все:
«Он с ней обнимется?»

«Апорт… аркатные… анис…
Не хуже, кажется?!»
— Ну, да и ты сюда нагнись,
Не будешь каяться!

Ах, боже мой, как хорошо!
Как много отнято
Утех, кто к цели не дошел
С гранатой поднятой.

Он грудью полною вздохнул,
Кричать бы голосом,
Кудрями весело тряхнул:
— Не падать, волосы!

Пришлось и много перенесть,
Но живы силушки.
Готов сейчас на жатку сесть,
Вперед по нивушке!

А вот и мать:
— Что ж не послал? —
И подкосилася.
Отец покрепче:
— Я как знал,
Мы отпросилися.

И после хоженых дорог
В секреты минные
Легко ль переступить порог
Во время мирное?!

И льется в самовар вода.
— Сыночек! Васенька! —
Еще не знали никогда
Такого праздника.

Отец… тот чувства бережет,
Ему бы знания:
— Как хлебопашество… народ…
И вся Германия?!

— Ну, вот Германия далась,
Тебе не стыдно ли?!
Расскажет все не в этот раз.
Сыночек, сытно ли?

Сальцо… яички…
Хочешь — пей…
Вкрутую сделаю?
Да осторожно, не облей
Рубашку белую!

Постель постелена ему
С крыла лебяжьего —
Все самолучшее в дому,
Что в век свой нажили.

А ты чего сверчишь, сверчок?
А ну, замри скорей!
Не знаешь, что уснул сынок
Среди избы своей?!

— Молчу! Молчу! —
И тишина
Такая строгая.
А за окошком вышина,
Луна двурогая.

Переплелись и сон и явь,
И пруд и звездочки.
Луна осмелилась и вплавь
Плывет без лодочки.

Березки высветленный стан,
А рядом вербочки.
— Поярков спит?
Еще не встал?
— Мам, кто там?
— Девочки!

О родина! Так это ты?
Твои видения
Дают высокой частоты
Сердцебиения?

— Вставай, Василий! —
Самовар
Толкует запросто.
Давно так поздно не вставал
Поярков к завтраку.

Не говорят ему:
— Подъем! —
О, жизнь наивная!
И самовар не с тем огнем,
Не с поля минного.

Приятно выйти на крыльцо,
На пенье кочета.
Пусть поглядят в твое лицо,
Кому захочется.

Пускай найдут, что постарел,
А кто не старится?
Коль десять раз в огне горел —
И черту станется!

Звенят медали. Твердый шаг.
Седо родимое.
А сердце все, как этот флаг,
Непобедимое.