Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Пускай сыны родного края,
Как требует обычай старый,
За кубком кубок осушая,
На землю выльют две-три чары.
Ведь христианских душ немало
Хранит Молдовы нашей грудь,
В часы веселья влагой алой
И их ты спрыснуть не забудь.

Я завещал Молдове милой
Закон неписаный, безмолвный:
Пустой бочонок должен силой
Перевернуть вверх дном и полный!
И так по всей моей Молдове:
Кто трезв — торчит вниз головой!
Ведь отдыхает всех толковей
Хмельной гуляка и герой.

Чтоб не Шататься мне от хмеля,
На меч я опирался длинный.
Мы славу Бассарабам пели,
Князьям — потомкам Мушатина, [44] Бассарабы, Мушатины — княжеские роды, правившие неоднократно в Молдове и Мунтении. Выходцем из этих родов был и Штефан Великий.
В конце, славнейшего из славных,
Святого Штефана хваля —
Ведь нет ему на небе равных,
Не знала равных и земля!

В себе хранит владык Молдова,
Сердца великие скрывая.
Друзья, пригубим, выпьем снова,
За них по чарке проливая!
Мы выпьем за ночь не однажды,
И утром будем пить и днем.
Здесь опьянеть обязан каждый,
Окончим пить — опять начнем.

Ладони в кулаки сожмите
Вокруг наполненных стаканов.
Могучий голос поднимите,
Единым хором дружно грянув.
Споемте De profundis, братья,
Perennis humus erit rex [45] Вечная земля будет царем (лат.). .
О, где вы, годы благодати?
Ушли навек! Bibamus ех!» [46] Выпьем за здравие! (лат.).

Опустилась занавеска,
Стол сосновый. Ветра шум.
Печь полна огня и треска.
Я тревожных полон дум.

Мимолетные мечтанья
Быстрокрылы и легки,
А мои воспоминанья
То стрекочут, как сверчки,

То летят — за блесткой блестка —
В душу мне, где тьма густа,
Тяжелы, как капли воска,
Павшие к ногам Христа.

Паутина. Тени. Тише!
Что за шелест вдруг возник?
О, конечно, это мыши
Зашуршали в грудах книг.

Взоры кверху подымаю,
И в блаженной тишине
С грустью тихою внимаю
Я мышиной беготне.

Я повесить собирался
Лиру столько раз на гвоздь,
Столько раз я чертыхался,
На стихах срывая злость.

Но когда сверчки и мыши
Вводят грусть в мой тихий дом,
Отдаюсь ей сердцем, слыша,
Как весь мир цветет стихом.

И порой… Забьется сердце…
Полночь… Лампа зажжена…
Слышу я: открылась дверца…
Кто-то вдруг вошел… Она!..

Да, она сама вступила
В этот старый дом пустой,
Светлым ликом озарила
Все, что скрыто темнотой.

Время, свой неукротимый
Бег сдержи, он в тягость нам.
Вот я руку дал любимой,
Вот прижал уста к устам.

Как от тебя далек я и как я одинок!
Чуть теплится в камине неяркий огонек,
Стучится ветер в ставни, сгустилась ночь в окне,
Огонь воспоминаний чуть греет сердце мне…
Мне чудится, что стар я и голова бела,
Что полумертвым стал я, а ты уж умерла…
И, никому не нужен и никому не мил,
Перебираю тайны, которыми я жил,
Прядет седая память былых событий лен,
И снова ты со мною, и снова я влюблен,
И рук твоих прохладу я чувствую опять,
В твои глаза гляжусь я, стремлюсь тебя обнять,
Прижать тебя, живую, к трепещущей груди…
Не размыкай объятий, постой, не уходи!
Но ты уже исчезла, ты — призрак и обман,
Ты вышла из тумана и скрылась, как туман…
С тобой ушло и счастье, что длилось только миг,
И я один остался, покинутый старик.

Ищу я стих в бореньях неуклонных,
Что медом полн, подобно летним сотам, —
Чтоб в нем цезурным расцветать красотам,
Чтоб стопы шли торжественно в колоннах.

Им чувства петь, что движут патриотом,
Чей взор прирос к развернутым знаменам,
И лепет, свойственный красивым женам,
Когда их сердце пронзено Эротом.

Полюбится ль тот стих родному краю?
Как говор волн им передать — не знаю,
И нужен ли ему поэта дифирамб?

Но средь размеров самый он певучий.
Он самый нежный, гордый и могучий.
Прекраснее их всех. Его названье — ямб.

Поднялась над синью взоров
Бахрома ресниц густая,
Рай надежд и ад укоров
Предо мною открывая.

Воздевая пальчик строго,
Призываешь ты ретиво
Гнать безумье от порога,
Усмирять свои порывы.

И в счастливом нетерпенье,
Как обнять тебя, не чая,
Нечестивца исправленье
Я на завтра назначаю.

День за днем куем мы звенья
Нескончаемой цепочки:
Поцелуи, поученья,
Бесконечные отсрочки.

Угасни, факел жизни, чадящий и бессильный!
Дай мне скорей забыться во тьме моей могильной…
Куда бы ни стремился, я не сумел найти
Ни цели, ни призванья на жизненном пути.
Ни гнева, ни восторга душа моя не знала,
Не снисходила к злату, почета не искала,
Быть доброй не умела и не творила зла,
В мечтанья погрузившись, к свершеньям не звала.
Давно уже для сердца утратили значенье
И помыслы людские, и речи, и влеченья,
В себя уединившись, от суеты устав,
Я будущее понял, былое разгадав.
Одну и ту же пряжу из спутанной кудели
Седая тянет вечность от гроба к колыбели,
От колыбели к гробу… но эта нить вовек
Не даст тебе бессмертья и счастья, человек!
Давно уж не пытаюсь перелистать страницы,
Где, может быть, разгадка добра и зла хранится,
Давно мне все известно, давно я все постиг,
Без древних фолиантов, без обветшалых книг!
Пусть бытия вопросы, его головоломки
Рассматривают наши беспечные потомки:
Нужны игрушки детям, а мне уж все равно…
Но все же в этой жизни хочу понять одно:

Своим существованьем и смертию своею
Располагаем равно, но отчего ж не смеем
Лишать себя мы жизни, коль нам она страшна,
Коль нам одни мученья всегда несет она?
Ужели в ней таится благое назначенье?
Своим умом и сердцем ужели облегченье
Мы принести способны не только лишь в мечте
Страданию людскому, всеобщей нищете?
Живя под страхом смерти, ужели мы свободно
Располагаем жизнью для цели благородной,
Для блага человека… О, как же мне суметь
Существовать недаром, недаром умереть,
Чтоб не уйти бесследно из круга поколений.
Подобно сну пустому, приснившемуся тени?
Зачем творец вселенной от глаз моих не скрыл
Мое несовершенство, коль сам не засветил
Звезды моих деяний в своей пучине вечной,
И дал мне в оправданье сей жизни быстротечной
Лишь пустоту да скуку и в сердце и в уме,
И дней моих бесплодных открыл завесу мне?
Зачем, свою ненужность так горько разумея,
Бесцельно прозябаю и умереть не смею?