Давид Самойлов - Стихи

Сегодня утром залежался в постели, читая книгу Виноградова “Три цвета времени” — о Стендале. Несмотря на то, что прочел еще немного, могу сказать, что книга нравится культурой и безукоризненностью языка и хорошей разработкой темы.

Днем мы с Пуцилло ходили по букинистам, искали книг. В одном из магазинов потеряли друг друга.

Я купил стихотворения Тютчева и по философии Кондильяка.

Дома навел меня на размышления приход одного старого приятеля. Паренек этот в детстве когда-то играл со мною и теперь считает своим долгом меня навещать время от времени. Печальные вещи рассказывал он.

Отец его (фотограф-авантюрист, ныне преподаватель немецкого языка) уехал, оставив мать, его и двух сестер без всяких средств.

Я видел, что он голоден, и накормил его.

Сам он, чтобы поддержать семью, поступил на кино-фабрику за 125 рублей в месяц, а сам маленький, худой, хилый. Он ровесник мне, а едва достает мне до подбородка (а я не из высоких).

“Отец уехал, мать и сестры плачут. Я думаю, что делать? Скучно чертовски… Ну, я взял и приехал к тебе. А дома только хлеб один…”

Поразило меня в этом всем та беззаботность, то чисто русское толстокожество, которое сквозило в его речах.

Что это: бессердечие или недопонимание, или, быть может, это желание скрыть горе, гримаса, принятая за улыбку, или умышленное самоуспокоение? Мне нравится твердость, но это, разве это твердость?

Я ужасался тому спокойствию, с каким рассказывала как-то Марфа о человеке, попавшем под трамвай. Но это не удивительно, когда на днях друг мой Вова Троицкий рассказывал со смехом о бреде своего больного отца.

Что же это — оптимизм или животная холодность? Или это особенность русской натуры — уметь забывать ужасное, не ужасаться им. Но этот оптимизм — не страшен ли он? Да и что такое оптимизм? (…) “Оптимизм это игра ума, а не философия”, — сказал Карамзин. И правда: как можно закрыть глаза на самую страшную истину, что каждому человеку суждено умереть? Нет! Это не значит, что мы должны перестать пользоваться радостями жизни и думать только об этой истине, но она должна вечно стоять перед нами и вызывать размышления, ибо только в них истинное спокойствие души.

Сейчас слушаю музыку балета “Светлый ручей” и мечтаю о “ней”.

Как люблю я эти светлые мечты, вплетенные в переливы прекрасных мелодий. (…) О, прекрасная Татьяна! Никогда, никому не отдам я свои мечты о тебе!

13. XII. (…) Сегодня спорил с ребятами о семье будущего. Кончилось тем, что на мои страстные доказательства они отпускали сальные остроты и пошлости. Я рассердился и послал их к черту.

По-моему, главной задачей школы должно стать воспитание правильного отношения к женщине и хорошего взгляда на половой вопрос. В частности, нужно не испошлять любви и внушить ребятам правильное к ней отношение. (…) И не понимают они, что смеются над внешним покровом, не умея видеть внутреннюю чистоту, что смеются они над тем, что вызывает их восхищение в романах. Так смеется порой толпа над мудрецом, не понимая глубины его простых слов; так смеется она над королем, свергнутым с трона, пред которым вчера лежала она ниц. (…)

(…)

28. XII. Папа приехал.

Дома торжественно. Делятся впечатлениями. Папаша приехал в патриотическо-восторженном духе. Восторгается, хвалит.

Мне привез два томика Маркса. Хороший подарок.

Вчера писал вечером. Написал. Понравилось самому.

Читал стихи Гюго. (…)

По форме замечательны: “Турнир короля Иоанна” и “Джинни”. Стихотворение “Буниберды” нравится своей поэтично-суровой торжественностью.

Вообще более ценными я считаю стихотворения, созданные поэтическом чувством Гюго, а не его публицистическим жаром. (…)

Ее я не увижу еще пятнадцать дней!.. Пятнадцать дней!.. Как долго!

Хоть бы минуточку видеть ее!

30. XII. Бесшабашный разгул, беспредельная и беззаботная Русь, ржаные просторы, простая крестьянская грусть — это поэзия Есенина.

Я не читал ни одного поэта, который мог бы так хорошо передать настроение, так сильно заставить грустить, желать, тонуть с собой.

Есенин пьян своей поэзией, он тонет в ней, он махнул рукой на мир, он мучительно отрывает куски своей души и воплощает их в звучные строфы.

Его мотивы… Упадничество… Но разве заставишь соловья петь по-другому? И, в конце концов, разве уже так важно, что он поет? Нет, важно, как он поет.

И вообще, разве сам поэт находит себе слова и мысли? Нет, их внушает ему эпоха, среда; в себе он находит только поэтическую силу, только талант певца, чтобы пропеть эти слова, мысли и чувства. (…)

Многие поэты ошеломляют блестящей техникой, оригинальной формой. Есенин привлекает мягкой лирической простотой. (…)

И есенинская форма как раз подстать содержанию. В ней также много гибкости, мягкости и вместе с тем неподвижности.

Замечательно оригинальна рифма, хотя критики обычно считают рифму неважным атрибутом поэзии. По-моему же, рифма придает больше привлекательности стиху и является внешним показателем технических возможностей поэта.

Многие стихотворения прекрасно формально и технически исполнены. “Шаганэ” — шедевр.

Да, прекрасный поэт Есенин! Настоящий большой лирический поэт, которого можно любить, которому можно подражать, отбросив его печальные настроения.

(…)

1936

2. I. Новый год встречал в школе. Народу было много. (…)

Меня встретили хорошо. Должен был бесчисленное количество раз повторить историю своей болезни.

(…) Многим было очень весело, а другим очень скучно.

Мне кажется, что люди, скучающие в большом обществе, не могут отличаться широтой ума.

Бал начался танцами. Духовой оркестр Автодорожного института гремел немилосердно. Казалось, что музыканты желали выдуть в трубы все свои легкие.

Танцующие прыгали так, что в глазах рябило. Танцевали таинственные инкогнито в масках, школьные львицы и львы. Впрочем, львы крутили своих дам с яростью леопардов. Львы эти были накрахмалены, с тщательно вывязанными галстуками, в выутюженных фраках и брюках, с безукоризненной складкой и полоскающимися “чарли”.

Остальные скромно жались к стенке. Не танцующие девчонки пестрыми ленточками поместились на скамейках и наперебой работали языками. Тут же стояли серьезные и лохматые парни, считающие танцы ниже своего достоинства, по причине неумения танцевать. Эти мудрецы отличаются обычно тупой самоуверенностью и верблюжьей осанкой.

В толпе сновали и присяжные остряки, почитающие в каждом слове своем остроту. Вид у них, как у забулдыг; ходят они руки в карманы и волоча ноги за собой. Но по существу они неплохие парни.

Оркестр дудел и дудел, зажигая азартом все большее количество танцоров. Постепенно в пляс пустились и остальные девчонки, и остряки и многие другие, за исключением верблюдообразных, которые продолжали наблюдать танцы с язвительными улыбками…