Давид Самойлов - Стихи

Я забился в угол, боясь выставить напоказ свои таланты на этом благодарном поприще. Сердобольные девицы из десятых классов отправляли ко мне делегации (думая, что я скучаю), с приглашениями, но я наотрез отказался, отговорившись болезнью.

Наконец начался ужин. Все с шумом заняли места в большом зале. Не дожидаясь приглашения, все начали деятельно жевать. Стоял шум, заглушавший убогие выступления артистов. Я шумел не меньше других и вместе с Германом изощрялся в остроумии. Потом опять были танцы. Я опять сидел в углу и молчал и было мне весело и приятно. Я имею хорошую способность не скучать, когда много народа кругом.

В полночь прогремели трубы и директриса произнесла скучнейшую новогоднюю речь.

После поздравлений веселье достигло своего апогея и к двум часам пошло на убыль.

Вечер кончился.

4. I. Честная борьба за идею — выше всего! Выше любви, выше ненависти, выше страданий, желаний, стремлений; выше благородства и чести. (…)

Если же после долгих страданий ты добудешь желанное ценой своей крови и души, ты испытаешь высшее счастье, ты испытаешь полную меру наслаждения.

5. I. Несколько дней тому назад был у меня Зигель. (…) Еще в прошлом году он начал увлекаться религией. (…) Мы устраивали споры до ужаса схоластичные, спорили до одурения, тысячу раз повторяли одно и то же, торчали под снегом, дождем и градом целые часы. Спорили мы, забывая основную тему спора, отклоняясь к ненужным деталям; то упирались, то соглашались, не понимая того, что говорим на разных языках. Возможно, что тут сыграло известную роль упрямство, но Зигель утвердился в своих идеалистических взглядах. Он стал посещать церковь. Сначала критиковал и отрицал христианство, но потом постепенно стал принимать его. Мы с Жоркой ничего не могли сделать благодаря его упрямству.

Часто ходил он на проповеди митрополита Введенского, который некогда полемизировал с Луначарским и является теперь главой “обновленческой” церкви! (Церковь всегда умеет приспособиться к обстоятельствам).

Введенский этот несомненно человек убежденный и к тому же замечательный оратор. Я раз присутствовал на его проповеди. Говорил он убежденно, спокойно, несколько туманно. Глаза его блистали каким-то фанатическим огнем.

Под влиянием этого проповедника Зигляша ударился в Евангелие и… “докатился”.

Теперь он принимает христианство целиком, не рассуждая и не критикуя. (…)

Говорили мы очень много. Наши с Жоркой рассуждения неважны, т. к. могут быть всегда изложенными. Сейчас я изложу выводы Зигеля в виде кратких положений, прибавив к ним некоторые свои примечания.

1. Вселенная — создание бога. Бог — дух вне пространства и времени. Мы являемся частицей его.

2. Христос — бог, перевоплотившийся в образ человека, чтобы спасти человечество. Своими страданиями он искупает грех.

Здесь много нелепостей. Во-первых, как может верить астроном нелепому мифу о создании вселенной? Во-вторых, явное противоречие в понятии бога. Кроме того, курьезы: как может бог страдать? Почему, если он всемогущ, он не может освободить человечество от греха?? И еще нелепость: значит, Зигель должен верить и в черта, и в ад, и в сковородки?

3. Единственная цель жизни человека — любовь, вера и служение Христу и христианству.

Примечание: полнейший пессимизм и фанатизм. Что лучше — неверующая в Христа добродетель или любящий его грешник? Что будет, если все станут добродетельными?

4. Единственная этика человека — христианская добродетель.

Примечание: что может быть подлее этого: брачная мораль, иезуитизм и др. подлейшие вещи?

Правила, противоречащие всякому чувству, человеческой природе. Не гнусно ли все это?

И, наконец, самый вредный и гадкий вывод:

5. Все неверующие — полулюди! (…)

Кем-то он будет? По каким каналам потечет его мысль? Утонет ли он в узком фанатизме или дойдет до атеизма?

Мы с Жоркой, рассуждая после, не могли решить этого. Время покажет. (…)

Взгляды Зигеля угрожают нашей дружбе. (…)

А все же я преклоняюсь перед его верой и честностью.

6. I. Утром отправился к Червику, но не застал его дома. Желая освежиться, отправился бродить по улицам с тайной надеждой встретить “ее”.

Блуждая по улицам, люблю я наблюдать людей: их движения, выражения лиц. Порой выискиваю смешных, похожих на действующих лиц знакомых пьес.

Сегодня я стал искать осмысленные лица, дающие впечатления ума и проницательности.

К удивлению своему, на всех почти лицах читал я отпечатки тупости и животности. Попадались люди и с умными лицами, но не было на них осмысленности. Поразило меня только одно лицо (не пугайся, милейший дневник: оно принадлежало не девушке), лицо ребенка лет пяти. Умные коричневые глаза его смотрели спокойно и понимающе, будто прост был им весь этот огромный, непостижимый мир, который их окружает.

Но кто знает! Может быть, ребенок проницательнее мудреца, может быть, ему понятно многое, что непонятно нам. Ведь осмысленность — это соединение ума и души. А у кого самый чистый ум и самая непорочная душа, если не у ребенка?

“Пора понять, что в мирозданьи, куда ни оглянись — вопрос, а не ответ”.

(…)

10. I. Истинное остроумие должно вызывать не грубый смех, а тонкую улыбку. (…)

Последний день каникул! Завтра школа, занятия, ребята, она! Скорее!

Сегодня был на заключительном вечере детского “Фестиваля искусств”.

Хорошо было, радостно.

Артисты все хорошие, добрые, видно, что выступают с удовольствием.

Как жаль, что не умею я выразить тех радостных чувств и дум, которые возникли у меня на этом вечере.

О, наша чудная, единственная, счастливая страна!

(…)

13. I. (…) В школе весело. Я, Вовка и Слепян выпускаем рукописный “Веселый альманах”.

Халдеи и фискалы, конечно, не будут в него посвящены.

14. I. Вчерашний вечер был для меня знаменательным. Давно не испытывал я чувства такого глубокого счастья, которое испытано мною было вчера!

Но я лучше попытаюсь рассказать все по порядку, вдобавок и мне нужно разобраться во всем, что было сказано, решено, прочувствовано.

Итак…

Вчера к нам пришла Е.В. и привела с собой критика Ярополка Семенова. Это— молодой человек (лет около 30), высокий, красивый, с живыми глазами. Пришел он к нам впервые и сразу внушил к себе всеобщие симпатии. Судя по виду его и речам он кажется человеком искренним, живым, увлекающимся. Я, по крайней мере, просто влюблен в него. Он первый судил меня и указал мне мое место, мое призвание и мой путь.

Я начал читать ему стихи. Первыми прочел я песни из “Спартака”. Он прослушал внимательно и сказал: “В этих песнях мне нравятся две вещи. Во-первых, честная работа. Эти песни похожи на хороший перевод, кропотливо и честно сделанный. В них не видно еще самостоятельности, но если эта честность останется у тебя и впредь, то ты сможешь много сделать. Во-вторых мне понравилась сама подача Рима. Обычно он изображается в напыщенно-торжественных строках, а тут видно действительное нутро его”.