Тед Хьюз - Стихотворения

Дымки небоскрёбов паутины городов
Стекло запотело он протёр его появились

Болотные заросли папоротников расползавшиеся в дымке
Сочащийся паук он протёр стекло мельком

Увидел знакомое ухмыляющееся лицо

Но ничего хорошего дышал он слишком тяжко
И слишком горячо а в космосе так холодно

И появились дымчатые балерины
Горящие заливы висячие сады зловещая картина

Когда коричневый земляной змей возник
Из родильного атома
С обвившимся вокруг двойником

Поднимая длинную шею
Уравновешивая бесплодный и каменный взгляд —
Сфинкс окончательного факта —

И ворочая на сдвоенном огненном языке
Слоги шуршания сфер,

Бог скорчил гримасу, лист в печи

И колени мужчины и женщины расплавились, они рухнули
С оплавленными шейными мышцами, стукнулись лбами о землю
Брызнули слёзы
Они шептали "Твоя воля — наш мир".

А Ворон всё смотрел.
Затем сделал пару шагов вперёд,
Схватил создание за обвисший затылок,

Вышиб из него мозги — и съел.

Он хотел о ней петь

Он не нуждался ни в сравнениях с землёй ни в чём подобном
Разрекламированном пуще моющих средств
Ему не требовались даже слова
Прилюдно крутящие длинными хвостами
С их распутными восклицаниями

Он хотел петь предельно чисто

Но на горле его припарковался бак
А глотку его протянули меж пальцами римского императора
Словно шею коноплянки
Пока Кинг-Конг лично
Держал его кровеносную систему словно гарроту
А магнаты проигрывали его гланды в клубах сигарного дыма

Он задрожал всем существом он так обнажился
Когда он коснулся её груди ему стало больно

Он просто хотел петь для её души

Но Манхэттен тяготил ему веки

Он взглянул в уголок её глаз
Язык его петлял отравленным устьем

Он прикоснулся к уголку её улыбки
Голос его дрожал медленным лондонским жерновом
Поднимая грязную дымку,
её очертанья поблекли.

Ворон чует, как у него едет крыша,
И каждое перо становится окаменевшим убийством.

Кто это всё убил?
Живущих мертвецов, все нервы до корней, всю кровь его,
Пока он весь не почернел?

Как улететь ему от собственного оперенья?
И почему все перья поселились вдруг на нём?

Он что — архив их обвинений?
Их призрачная цель, тоска о мести?
Их непрощённый пленник?

Ему прощенья нет.

Его тюрьма — земля. Одетый в приговор,
Пытаясь вспомнить все свои злодейства,

Он тяжело летит.

Машины сталкиваются, извергая багаж и детей
Смеясь
Пароход опрокидывается и тонет под звуки салюта будто каскадёр
Смеясь
Ныряющий самолёт завершает пике ударом
Смеясь
Руки-ноги летают туда-сюда
Смеясь
Измождённая маска на кровати вновь находит свои мучения
Смеясь, смеясь
Метеорит
С исключительным невезением падает на плоскодонку

Глаза и уши связаны
Сложены в воздухе
Завёрнуты в ковёр, в обои, привязаны к настольной лампе
Лишь зубы ещё работают
И сердце танцует в открытой пещере
Беспомощно вися на нитках смеха

Пока никелированные монетки слёз со стуком пролетают в двери

И вопли наполнены страхом
И кости
Сбегают от пытки, ожидающей плоть

Немного проходят, шатаясь, и падают у всех на виду

Лишь смех всё бродит рядом в башмаках сороконожки
Всё бегает вдоль гусеничной нитки
И валится на матрас ногами кверху
Хоть это так по-человечески

Но вот ему хватит — хватит!
Усталый, он медленно садится
И медленно начинает застёгиваться,
С длинными паузами,

Как тот, за кем пришла полиция.

Итак, он собственная сила?
Где же тогда её подпись?
Или он клавиша, холодящая
Пальцы молящегося?

Он — молитвенное колесо, сердце его гудит.
Пища его — ветер,
Терпеливая сила его зова.
Следы его атакуют бесконечность

Подписями: Мы тут, мы тут.
Он — долгое ожидание, пока что-то
Как-то использует его для всего,
Столь тщательно создав его

Из ничего.

Ворон подумал о дворце —
На него обрушилась крыша, нашли одни лишь косточки.

Ворон подумал о скоростном автомобиле —
Тот вырвал из него хребет, оставив пустым и безруким.

Ворон подумал о свободном ветре —
Испарились его глаза, ветер свистел над турецким седлом.

Ворон подумал о расплате —
Она задушила его, её вырезали целой из его мёртвого желудка.

Ворон подумал о мягком и тёплом, столь памятном —
Оно надело на него шёлковую повязку, завело в жерло вулкана.

Ворон подумал о разуме —
Тот запер его на ключ, Ворон бросался на бесплодные решётки.

Ворон подумал об оцепенении природы —
Из уха его вырос дуб.

На верхушке сели в ряд его чёрные детишки.
И улетели.

Ворон
Больше не пытался.

Я гонимый царь
Мороза и сосулек
И адского холода
В ботинках из ветра.

Я свергнутый владыка
Мира дождя
Гонимый громом-молнией
И реками.

Я потерявшийся ребёнок
Ветра
Летящего сквозь меня за чем-то другим
Не узнающего меня и плач мой.

Я творец
Мира
Что катится к крушению
Замалчивая моё знание.

Итак, осталось ничего.
Его засунули в ничто.
И чтобы доказать, что его нет,
Добавили ничто и раздавили
В ничто, прижав ничем.

С ничем нашинковали,
В ничём встряхнули,
Вывернули наизнанку
И на ничто рассыпали —
Чтоб каждый мог увидеть: вот ничто,
И ничего с ним больше не поделать.

И так оставили под гром аплодисментов рая.

Грохнувшись оземь, оно разбилось —

Внутри лежал оцепеневший Ворон.

Ворон
Решил натаскивать слова.