Людвиг Фельс - Из современной немецкой поэзии

Вот говорят, не надо нам сонетов,
в них не решить практических вопросов.
Но — не мудрец поэт и не философ,

в четырнадцати строчках — для поэтов —
всех вечных тем чуть слышный отголосок,
хоть точных не содержится ответов.

В тот вечер чья-то жалкая оговорка [2] Рассказывая в телепередаче о новом порядке выезда на Запад, секретарь ЦК СЕПГ Гюнтер Шабовски случайно оговорился, что граница будет открыта «сейчас». В результате жители Восточного Берлина толпами устремились в западную часть города, что и привело к падению Берлинской стены. (Прим. перев.) перевернула людям всю жизнь.
Кто-то переврал текст — и в момент рухнули священные запреты.
Простым и будничным выглядело это невероятное сообщение
Перед кучей микрофонов и камер.
Таким же было и крушение призраков,
Порожденных больным разумом власти. Впервые
Мы увидели робкие улыбки коммунистических авгуров —
Как у проигравшихся картежников, вдруг осознавших,
Что они натворили, чувствуя свою безопасность и безнаказанность.
Заикаясь от страха, но еще с привычной угрожающей интонацией
Эти старые хрычи объявили, что «сейчас» освобождают нас — своих заложников.
В ту же ночь открылись все шлюзы,
И человеческий поток хлынул на призывный свет той части города,
Которая тридцать лет жила, как осажденная крепость.
И этот поток подхлестнуло лишь одно неправильно прочитанное слово: «сейчас».
Пока железные ворота не успели снова захлопнуться,
Люди ринулись, чтобы смести проклятие, душившее целый народ.
С открытым ртом, на обочине, застыл потрясенный пограничник:
Как теперь жить? Ведь нет больше команд и приказов.
Власть молчала — впервые за много лет.
Под утро, после фейерверка и беспорядочной езды по городу,
Когда закончилось бесплатное пиво и были выплаканы все слезы,
Счастье водворилось на улицах Западного Берлина.
Где-то на перекрестке стоял забытый,
До колес обгоревший «трабант», и его владельцы
С облегчением повесили ключ на ближайшем дереве.
Приведенные своими детьми, целые семейные кланы
Бродили по центру — бесцельно и умиротворенно.
А некоторые уже блаженно спали, привалившись к стене, —
Около больших магазинов, у витрин,
На обретенных наконец-то камнях свободной земли.

Такие дорогие меха носят разве что
Подруги бандитов — по вечерам, в казино.
Скользящая походка, как у юных бесполых моделей на подиуме,
Сверкание глаз, как от вспышек фотоаппаратов.
Грациозная кошка, это ее запечатлел восторженный Пизанелло
(Пятнистая шкура, кончики шерстинок блестят, как Золотое руно).
Мечется по вольеру взад и вперед, припадая к земле,
И спина ее подрагивает при каждом движении.

За миллиметр
До глубокого рва отточенным движением поворачивается
И, не взглянув, уходит. Что ей там делать — с ее слухом и обонянием?
За рвом и колючей проволокой — только шум и запах тел
Этих особей, суетящихся, как обезьяны,
И притаскивающих своих детенышей — поглазеть на нее.

Задыхаясь в тяжелом воздухе большого города,
Она вспоминает, как пахнет саванна… А белые банты
У какой-то девочки кажутся кусочками нежного мяса газели.
Голова хищницы напрягается, в глазах рябит, ей чудится
Стадо зебр, бегущих по московским улицам.

И она еще долго потягивается, забыв о каменном плене.