Саша Соколов - Газибо

лепеча короче,
над садом,
над этим всеобщим садом, где сызнова местоимеет наша беседа,
над вертоградом нас, голосов,
там, смею заметить, вызвездило именно так:
как шепталось

и после паузы,
что своею изысканностью напоминает цезуру из музыки виртуоза:
а вам не желалось бы в этой связи побеседовать об изящном,
изящном в том славном плане,
в котором столь пламенел о нем удалой бутадеус

бродячий мыслитель, бунтарь, трубочист,
он трубил о нем с кровель и трубадурил с карнизов,
он вдохновенно стучался в любые двери
и, наконец, отмечает биограф, достукался:
светлого, млечного тебе пути, очарованный мыкарь,
усекновенный властями по поводу лунатизма и бреда искусством

с последнего, если никто не против, как раз и начнем,
вы, надеюсь, участвуете,
с моим удовольствием,
только какое искусство вас, в сущности, беспокоит,
причем настолько, что вы предложили о нем побеседовать до того внезапно,
что не успели даже представиться,
что, конечно же, выдает в вас натуру высокой пылкости,
но вынуждает желать вам чуть более плавных манер,
виноват покорно, я нынче же назову себя,
называйте, а я — себя

называют, знакомятся,
слышен звук, наводящий на мысль, что откупорили,
ваше здоровье,
аналогично,
выпив, разом пьянеют и продолжают пить:
за встречу,
за цвет акаций и ассигнаций,
за вежливость между народами,
за благополучие их величеств,
берите шире: за все замечательное и изящное,
в том числе за искусство,
в котором опять же все, точно в правильном чеховском человеке,
обязано быть припудрено и приятно

а лично вам,
вы о чем, что — мне,
вам лично приятно,
в каком отношении,
в отношении познакомиться,
вы меня удивляете, странный подход,
мне не просто приятно,
мне познакомиться просто прекрасно,
взаимно,
вот видите, до чего мы совпали,
возможно, что в самом ближайшем мы не на шутку подружимся,
и поэтому мне тем более не хотелось бы,
чтобы вы думали, что недостаточность ваших манер меня сколько-то покоробила
и что я согласился беседовать только из вежливости,
лишь бы не огорчить вас отказом,
нет-нет, у меня не возникло к вам никакого фи,
и беседовать я согласился без всяких там задних или побочных мыслей,
единственно из любви к предмету,
ид эст — все к тому же искусству

сморкается

и если мне удалось убедить вас,
то нам остается лишь уточнить программу,
лишь выверить вектор, курс дискурса,
то есть давайте же, наконец, отрешимся,
вернее, решимся на нечто определенное,
а еще вернее, решим,
о каком, в самом деле, искусстве мы станем тут все беседовать,
о каком конкретно

рассудим чисто логически, по-лобачевски:
раз вызвездило, значит, ясно:
из всех искусств нам здесь лучше всего коснуться искусства бухгалтерского учета,
почту за честь,
но касаясь искусства учета, нельзя не затронуть вопрос
об искусстве простого перечисления,
говорите отчетливей, вы невнятны

я говорю о том, что успешный учет вещей иль существ
невозможен без тщательного перечисления таковых,
и желающий произвести его грамотным образом, вносит наименования их в реестр, или перечень,
и тем самым их вольно или невольно перечисляет:
мол, то-то и то-то

и тот учетчик, что составляет перечень на добротной бумаге,
отчеркивает поля, соблюдает отступы,
нумерует графы и вносит в них сведения о единицах учета сколь можно тщательней,
поступает как следует, как надлежит

и, желая ободрить, вы говорите ему при случае:
я ценю ваши перечни,
часто их перечитываю,
мне мыслится, что они отвечают всем нормам учетной практики,
вы поразительно скрупулезны,
благодарю вас

и, горд, но скромен, заметит:
стараемся, надо, иначе — край,
не случайно ведь где-нибудь напечатано, что учитывать так учитывать

и резонно подумается:
это, наверное, напечатано там же, где напечатано: перечислять так перечислять,
потому что перечисление — мать учета,
оно же — сестра всех на свете работников арифметики высшей

вот, если не заняты, повесть о том из них,
кто, в неброских подтяжках и будто ни в чем не бывало,
будто не чувствуя, что еще немного и наше уютное ныне отхлынет, минуется,
и прихлынет ныне ненастное и чужое и без особых утех,
смело служит в отделе пособий разных,
смело, но тихо,
служит, да не выслуживается,
и величия ни себе, ни своей отваге не придает,
только изредка вспомнит и улыбнется в душе своей:
я — арифметик

по слову квартальной характеристики, учреждению предан:
являясь обыкновенно затемно и при этом — специалистом гибкого профиля,
он де-юре работает как арифметик,
де-факто же больше занят то в роли инспектора, то кассира, то, казначея,
то, наконец, бухгалтера,
засиживается допоздна, покидает отдел последним и, уходя,
неукоснительно гасит свет:
тут и там,
там и сям

остается гореть только лампа наружного озарения,
это ее, укрепленную на фасаде,
подчас называют контрольной,
это она, как сказал бы один смотритель,
выхватывает из мрака входную дверь

смотритель случайный, прохожий,
притом далеко не здешний,
заезжий из области истинной нежности, с берегов оясио,
возможно, тот самый, что прежде был лучшим из осветителей на театре но ,
но как-то,
любуясь огарком китайской спички,
сам испытал дунь-у ,
впал в у-вей
и устроился обыкновенным смотрителем из окна в клубе го

и сказал бы:
выхватывает, как полагается, не жалея кандел,
из мрака, сказал бы,
из полного внешнего мрака,
иже нам ни за что не измерить и не постичь,
сказал бы кому-нибудь тоже случайному,
встречному или попутному,
если б не ведал, что изреченное не сравнить с утаенным,
с умолчанным

так что учтите,
это она, контрольная лампа,
выхватывает входную дверь, на которой висит расписание выдач,
из коего следует, что по вторым средам и четвертым пятницам
пособие выдают справедливым вдовам,
и вы, разумеется, понимаете, почему их так называют,
мы понимаем:
их называют так потому, что мужья их не возвратились со справедливых войн,
ибо пали на их полях смертью хрупких