Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Силу мою
воспитала Партия.
Она прозорливым
сделала парию,
гордым сделала
и могучим,
как Гауризанкар,
уходящий в тучи.
Жгучими искрами полон кремень.
Бывают мечты
большие
и куцые.
Разве не может
завтрашний день
сделаться днем
мировой революции?..
Я бы тогда
беззаветно, как надо,
сражался за счастье всех людей
рядовым солдатом,
безвестным солдатом,
погибшим за искру мечты своей.

Эй, рабы
Африки чернокожей,
Европы,
Азии,
всей планеты!
К вам обращаюсь,
вас тревожу,
Слушайте, слушайте
слово это.
Дамаска, Басры
сироты, вдовы,
мужи Марокко,
львы Сиама,
будьте готовы,
будьте готовы
водрузить над миром
алое знамя!
Сплотив для победы
сердца и души,
руки
в пожатье братском сплетая,
Вал Искандара
в прах разрушим,
вернем свободу народам Китая.
Хваленая роскошь
Соединенных Штатов
только для избранных —
для богатых.
На месте всех этих
«монте-карл»,
где бесятся с жиру
и травятся,
для тех,
кто кровью в боях
истекал,
построим
светлые здравницы.
В борьбе за победу
рассвета над ночью,
за то, чтоб свободу
увидеть воочью,
чтоб счастью над миром сиять —
каждый крестьянин,
каждый рабочий
готов
знаменосцем
стать.

Алкоголь
заодно с цепями-веригами
феодальных законов
и капитала,
заодно с чугунным ярмом религии
вступил с нами в долгий
изнуряющий брак,
вошел в наш дом,
в нашу кровь,
в привычки,
как втершийся в доверие
враг.

Алкоголь, —
когда мы, став рабами,
к вину неотступно тянемся,
когда слаб человек,
и духом и телом разбит, —
одуряет наш мозг,
как смазливая девка-жеманница,
как распутная баба,
пролезает
и в душу
и в быт.

Алкоголь —
это чванство,
принимаемое за гордость,
это
дракон семиглавый ползет.
И каждая
ядовитая
драконья морда
всё живое хватает
и, чавкая, жрет.

Алкоголь —
дурное веселье
и смех некстати,
когда пьешь и пьешь
и почти не хочется есть.
Алкоголь —
это температура
высокая в разврате
и низкая,
когда затронута честь.

Алкоголь —
если стройка, что высится гордо,
с пьяных глаз
представляется хаосом
балок, досок и камней.
Алкоголь —
это с каждой рюмкой,
бессмысленно влитой в горло,
будто падаешь в реку
и, барахтаясь,
тонешь в ней.

Алкоголь —
это кто-то глотнул
веселящего яда,
одурманил сознанье и разум:
и вот —
задохнулась больница
от дыма и чада,
поезд врезался в поезд,
взорвался завод.

Алкоголь
значит или прогул,
или в цехе — пьяная дрема.
Как в тумане — станок,
всё идет кое-как.
От такого в работе
ни сноровки не жди,
ни подъема.
В результате:
продукция низкого качества —
брак.

Слушай, общество!
Финиш пятилетки близок.
В двери стучится
завершающий год.
Убери с дороги алкоголизм.
Дружба с ним
к добру не ведет.
Для наших темпов
водка — преграда.
Мы преграды
разрушаем и сносим.
Слушай, общество,
обязательно надо
сократить
проклятые
пятью восемь.

Партия призывает:
«Строй, учись!»
К этому призыву
сердцами тянемся.
Мы за партию!
Мы за жизнь!
Нам
не нужны
пьяницы!

Эй, вы, жулики,
обвешивающие нас на весах,
визжащие, как собака
с ведром на хвосте,
вы, ишаны и муллы,
выклянчивавшие капсан,
что дехкане платили вам
в своей простоте!
Из дрянных рогаток
вы горе-стрелки!
Знайте:
кончились ваши
даровые корма,
и любезные вам
пауки-кулаки
ни зерна не получат
в свои закрома.
Не страшны провокации ваши
для нас!
Так закройте же
ваши поганые рты!
Смотрит ненависть черная
из ваших глаз
на поля
неслыханной широты.
Опирается мягко горизонт на поля,
на тяжелых,
весомых
колосьев край.
Словно шкура тигра,
отливает земля.
Хлеб —
как неба к земле
золотой припай.
Словно ласточка,
крылья широко распластав,
никуда не сворачивая,
прямиком
Ветерок пролетает
над разливами нив,
над колхозным током,
над зерна островком.
Он, как сторож, осматривает
колхозный хлеб.
Наше время суровое,
враги вокруг.
Если ты не глух,
если ты не слеп,
будь суров и решителен,
не дремли, мой друг!
Как на шее девушки
бус прекрасных цепь,
по пескам горячим
караван бредет, —
это в край мой хлопковый
через жаркую степь
груженых верблюдов
брат-казах ведет.

Здесь комбайн глотает
сразу гору снопов,
силой трактора
выполняя план,
без быков рабочих,
без тяжелых цепов,
подсекая под корень
весь кулацкий хлам.

В элеваторах,
к небу растущих ввысь,
мы сложили плоды
колхозных трудов,
к изобилию
мы всей страной поднялись,
мы считаем хлеб
в миллиардах пудов.

Слово «голод»
оставим мы
лишь в листах словарей,
но покуда —
будь бдительным:
обманчива тишь!
У хирмана на страже
встань, товарищ, скорей:
пусть
ишанам и муллам
достанется шиш!
Их дела
не пойдут уж больше на лад,
не дадим им
выманивать
хаккулло и капсан!
Мы за хлеб твой боремся,
рабочий Пулат,
мы за хлеб твой боремся,
колхозник Хасан!

Нурмат и Саври в своем доме живут,
и тесно им тут,
и скучно им тут,
но жить в коллективе — зазорно для них,
хоть мало дает им труд.

Сапожник Нурмат целый день в закутке
то с шилом в руке,
то с дратвой в руке.
И, отдых забыв, от зари до зари
по дому хлопочет Саври.

Не хочет кустарь-одиночка Нурмат
вступить как собрат
в рабочий отряд,
не хочет вмешаться в большие дела,
хоть сам своей жизни не рад.

Саври, пробудившись в каморке от сна,
немыта, грязна,
суетится одна —
она постирать, приготовить обед,
убрать за коровой должна.

Ребенок в своей колыбельке кричит,
похлебка кипит,
корова мычит,
и волосы дыбом встают у Саври —
она точно ведьма на вид!

Едва она примус свой старый зажгла —
застряла игла,
и в комнате мгла,
и мечется снова по дому Саври,
на мир и на жизнь свою зла.

С досады Саври закурила чилим,
и стелется дым
по стенам сырым…
Что ж делать теперь ей? Кури не кури —
тоску не разгонишь, Саври!

А ночью воротится пьяный Нурмат,
и стекла звенят,
и слышится мат —
с веревки в испуге сорвется телок,
ломая гнилой палисад.

И муж избивает веревкой Саври:
«Эй, черт подери,
молчи, не ори!»
Неграмотны оба — ведь им, беднякам,
не снились во сне буквари!