Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Однажды вбежал он и крикнул: «Жена!
Послушай, жена,
плясать ты должна!
Здесь фабрика обуви будет теперь,
сегодня открылась она.

На фабрику эту с тобой мы пойдем
и будем вдвоем
сидеть за станком.
Довольно ютиться по жалким углам!
Бросай и кастрюли и хлам!

На фабрике много машин и станков —
лишь скажут нам: „Шов!“,—
а шов уж готов!
Не нужно глаза или руки трудить —
в машину вставляется нить!»

Неделя прошла, и уж в цехе Нурмат,
работать он рад
две смены подряд.
Из первой получки Нурмат, говорят,
жене покупает наряд!

В их доме приветливо, чисто, светло,
сверкает стекло,
и сердцу тепло,
и грамоте стала учиться Саври…
Хорошее время пришло!

«Шермат будет школьником в этом году,
Дильбар же в саду, —
я сам отведу!
Так, — молвил за ужином как-то Нурмат,—
приучим детей мы к труду!»

Теперь они дружны: забот у них нет,
в столовой — буфет,
готовый обед…
Нурмат и Саври уже не кустари,
теперь отдохнула Саври.

Заботы, заботы, сбивавшие с ног,—
кумган, котелок,
корова, телок.
Очаг не горит, а Саври перед ним
не курит свой дымный чилим.

И в жизни их словно развеялся дым:
Нурмат стал другим —
совсем молодым.
По праздникам он уж не бьет фонари,
не пьет, не ругает Саври.

На фабрике мастером стал он, да, да!
Ударник труда,
он первый всегда.
И в соревнованье он всех победил —
Саври своим мужем горда.

С работы веселый приходит Нурмат:
«Идут ли на лад
дела у ребят?»
Дильбар научилась уже лопотать,
и в школе отличник Шермат.

Нам в новую жизнь открывается дверь —
всё краше теперь,
всё наше теперь —
и радость, и смех, и сиянье зари,
всё наше сегодня, Саври!

Видел я
бескрайние пустыни.
Видел я
волнение морей,
град весенний,
что в полете стынет,
и самум,
летящий всех быстрей.
Видел извержение вулкана,
и тайфун,
и взрыв грозы в горах,
я узнал сиротство
очень рано,
ночи одиночества
и страх.
Пережил
жестокостей немало,
окруженный вражеским кольцом,
стрелами исколотый,
бывало,
я встречал врага к лицу лицом.
Я дышал
орлиной полной грудью,
брал за перевалом перевал.
По пустыне знойной,
по безлюдью,
по горам горбатым
кочевал.
В старой тюбетейке
и в чарыках
я проделал многоверстный путь,
чтоб в далеких реках
и арыках
посвежее воду зачерпнуть.

С палкой из тяжелого иргая,
с гордым сердцем
и пустым мешком,
по ущельям и горам шагая,
сколько стран я обошел пешком!

В раннем детстве
я играл
с котенком,
перепелок
бил
из озорства.
А позднее
кровь запела звонко,
от любви
кружилась голова.
Мне казалось:
и земля и небо —
всё
огнем мечты озарено.
Жизнью
и последним ломтем хлеба
я бы с милой поделился,
но
когти злобно разрывали тело
только что родившейся любви —
догорело
всё, что пламенело
и кипело
в молодой крови…
Охранял я по ночам
ворота,
в кузнице,
где горны горячи,
я работал
до седьмого пота,
я менял профессии без счета,
доводилось даже быть лунгчи.
На базаре продавал фисташки,
не давала мне судьба поблажки…
Но пришел я
к сути сокровенной
избранного мною ремесла.
И нашел я
место во Вселенной,
где весна навеки расцвела,
где закон
построен человечно,
где звучит
светло и безупречно
песни полнозвучная струна, —
это наша юная страна.

Родина
добра и дружбы стойкой,
разгромив жестокого врага,
занята
неутомимой стройкой,
ей покорны
степи и тайга.
Ей покорны
топи и снега.

Крепость
нашей всенародной веры
мы от всех изменников спасли.
Нашей силе нет числа и меры.
Мы сильнее
всех стихий земли.
Прошлого прогнившие основы
рушатся, шатаются, скрипят.
Видя мир
просторный,
светлый,
новый,
рыцари долл а ра плохо спят.
Глухо закипающим вулканом
гнев народов зреет изнутри.
Не удастся
лицемерным странам
заслонить
растущий свет зари.
Рабство,
одиночество,
сиротство
мы уже забыли навсегда.
От былого мрака
и уродства
в сердце не осталось и следа.
Коммунизма светит нам звезда.

На горах,
в пустыне
и на море —
мы на вахте,
мы стоим в дозоре,
к Родине
живой любви полны.
В остром шлеме
вместо тюбетейки,
в шахте,
на далеком перешейке,
на несчетных рубежах страны
по ночам не спят ее сыны.
Каждое дыханье наше слито
в трепетное облако одно,
чувство с чувством
сплетено и свито
и вовек не может быть разбито,
сломано
или осквернено.

Я певец трудящегося люда,
сын великой солнечной страны.
В гордой книге
о советском чуде
строчки три и мной сочинены.
Цвет надежды для всего Востока,
для десятка подневольных стран,
расцвела и поднялась высоко
Родина моя —
Узбекистан.

Ташкент построен в лучшей части света,
он весь — в просторной синей чаше гор,
и в знойное сорокадневье лета
здесь ветром омывается простор.

Горюет солнце над чужой землею
и радуется, восходя у нас,
льет кроткие лучи живой рекою,
идет… помедлить хочет хоть на час.

Как свежи и как звонки реки наши —
Чирчик, Ахангаран, Анхор, Салар!
Долина блещет бекасама краше —
Ташкента моего душевный дар.

Как драгоценный яхонт, персик рдеет —
ждет, полускрыт серебряной листвой.
Свой праздник осень праздновать умеет
здесь, где поставлен город древний твой.

Ташкент — алмаз бесценный в перстне мира;
здесь кровлю угнетенные найдут,
здесь люди Азии, чье сердце сиро,
свой свет, свою надежду обретут.

Тоскует солнце над землею чуждой
и отдыхает сердцем, медля здесь,
и забывает горести и нужды,
расцвет наш видя — о грядущем весть.

Ташкент, ты — сердце Азии Срединной,
ты — наша жизнь, ты — будущего свет!
Ты — равноправный брат в семье единой,
и здесь национальной розни нет.

Не будь художником, не будь поэтом, —
за Родину, за жизнь, за честь ее
борись, трудись!
И будет вечным светом,
как лал, блистать достоинство твое!

Вот прошлых лет архив, вот юности заботы,
вот вечной гордости моей билет —
«четыре тысячи пятьсот двадцатый». Вот он,
заветный спутник ярких юных лет.