Олег Егоров - Бульварный роман

(Все могут короли).

Полки стояли на Манежной,

Где Кремль зубчатый, безмятежный

Чихать на нас хотел.

Был месяц август (бывший Юлий),

И я с непобедимой дулей,

Естественно, потел.

Теперь я высох. Воет вьюга.

И хочется приветить друга

(Котенка или пса).

Собаки брешут – ветер носит,

Борис все так же в морду просит.

Но глухи небеса.

КУРСКАЯ

Вот время пролетело и – ага,

И разогнулась Курская дуга

В железную дорожную прямую.

Не я солдат, рабочий и матрос,

Но перешеек прет из-под колес,

И я – гнилое озеро штурмую.

Златая словно, замкнутая как

Ошейнику подобный Зодиак,

Меня обременяет цепь событий.

Чем ближе средства к цели, тем ясней

Природа быстро скачущих коней,

Испытанных отцом на Ипполите.

Они тебя несут – и все дела.

И дальше так: «Здесь жил…» или «жила…».

Я видел кавалерию на марше.

Я сам стрелял из палки басмачей

С вопросом: «Ты за белых или чей?!»,

Стараясь не попасть по тем, кто старше.

Вдоль полотна мелькают тополя,

Свистящие, как пули у руля

Того, что есть в руках у машиниста.

Златая, Голубая ли Орда,

Мне - наплевать. Я следую туда.

Мне все равно (хоть к педикам в монисто).

Я лишь посланник собственной судьбы

(Мелькают так же станции, столбы,

вдвойне быстрее – встречные составы),

А не страны, что взяли в оборот

Не царь, не Бог и, даже, не народ.

ДИНАМО

Кто по городу не ходит,

Тот четыре раза водит.

Я шагаю по проспекту,

Ленинградскому иду,

Мимо станции «Динамо»,

Где хвалила чья-то мама

Ноги дяди-конькобежца,

Что и нынче на виду.

Вышел ара из тумана,

Вынул ножик из кармана,

Ловит быстрого таксиста,

Говорит: «Тебе водить

В ресторан, который «Дели»,

А не то я буду, эли,

Мало-мало тебя резать

И еще немного бить».

Эне, бене, квинтер, жаба.

Вижу пьяного араба.

Он кричит на армянина:

«Этот есть моя такси!

Ты хотеть меня обидишь?!».

Наш ответил: «Фигу видишь?

Если хочешь, накось-выкусь,

Если хочешь, отсоси!».

Аты-баты шли мильтоны

Из московского ОМОНа,

Очень вежливо спросили:

«Что базарите, козлы?

Вы пока еще не в дурке,

Выходите мигом, чурки,

Аты-баты, сразу оба

К представителям властей».

СОКОЛ

На огневом на рубеже,

Как яйца Карла Фаберже,

Сияет солнце. Солнце это

Подобно новой части света.

И я открыл ее уже.

Двуглавый Сокол – весь я твой.

Брожу с поникшей головой

В твоих развалах. Может статься,

Я слишком стар, чтоб повторяться

Как станции на Кольцевой.

Но, Сокол, мы давно на «ты».

Боязнь потери высоты,

Она у нас, должно быть, в сердце,

Как смелость мастера на дверце

Ножом вырезывать цветы.

Двуличный Сокол, где уют

Твоих полковничих кают?

Ландшафт меняется с годами

(Так зрелый возраст в ловкой даме

порою формы выдают).

За чьи успехи пьем до дна?

Какого надобно рожна

Освобожденному Кавказу,

Где не бывали мы ни разу?

И только ночь на всех одна.

Спят дорогие москвичи,

Их гости, беженцы, бичи

В подвалах. Даже котофеи

В объятьях сладостных Морфея

Лежат, свернувшись в калачи.

Лишь изредка сигнал гудит

(Возможно, тронутый луддит

Соседский разбирает «Оппель»),

Да за окном ревнивый тополь

В горшках ботанику следит.

ТУПИК

«Когда бы грек увидел наши игры…» О. Мандельштам

Когда бы грек не сунул руку в реку,

Не чистил бы Авгиевы конюшни,

Когда бы съел он яблоко раздора

И не играл бы с Троей в городки,

Когда б не крал он спички на Олимпе,

Не продавал спартанцев за границу,

И видел дальше собственного носа,

И, вообще, смотрел бы на Москву,

Тогда бы грек увидел наши игры,

И больше не смотрел бы на Москву.

1990-1993