Евгений Долматовский - Товарищ мой

С коромыслами все прохожие
В перламутровые часы,—
На плечах корзинки, похожие
На аптекарские весы.

Чистым зеркалом отражаемый,
Разрастается вверх и вниз,
Словно став двумя урожаями,
Изумрудного цвета рис.

Не бомбят пока...
Тем не менее
Переправы совсем пусты,
И ночное передвижение
Замирает, убрав мосты.

Возле пагоды, ставшей школою,
Для сигналов служащий здесь,
Настороженно дремлет колокол,
Весь в драконах, в лотосах весь.
Вот с чернильницей на веревочке
Опоздавший бежит школяр.
Разложила торговка овощи:
Две бататины — весь товар.
Неподвижны на крышах аисты,
По каналу скользит сампан.

...Утро Юго-Восточной Азии.
Шесть ночей уже я не спал.
Не мерещится и не снится мне
На дороге, невдалеке:
Буйвол с древнею колесницею,
И лежат в ее кузовке
В барабанах ракеты длинные
(Те, что рвутся над головой),
Груда мертвого алюминия,
Прах машины сверхзвуковой.
Прилетевший с Гуама дальнего,
Безопасности ради, он
Остролистою ветвью пальмовой
Символически осенен.

Разве ты не знавал ощущенья —
Встреча первая
Вдруг
Принимается за возвращенье
На покинутый круг!

Словно раньше бывал я в Хайфоне
И когда-то видал
Эти мачты на утреннем фоне,
Многослойную даль,

Этих стен ноздреватый песчаник,
Солнца велосипед...
Этот взгляд,
Озорной и печальный,
Батальону вослед.

Запах рыбного супа и перца,
Керосинки дымок
Вмиг сожмут ненадежное сердце
В предынфарктный комок.

Ведь Хайфон — это ж просто Одесса
В сорок первом году!
Он в зеленую форму оделся,
Встал у всех на виду!

И готов на корабль и в дорогу
Или в уличный бой.
Грозный бас объявляет тревогу,
Женский голос — отбой.

Я хочу, чтобы вечно и всюду
Женский голос звучал...
Но опять
Небо отдано гуду,
Вновь налет на причал.

И сампаны горят, как шаланды.
Джонки — будто дубки.
Прямо в небо шепчу я:
«Ну ладно!» —
Больно сжав кулаки.

Город словно бы ходит по жести,
В сто зениток паля.
Я дождусь ли, чтоб голосом женским
Говорила земля?

Протяженный, низинный и горный,
Этот край среди прочих примет
Повторил коромысло по форме —
Далеко не военный предмет.

Да и вам эта карта знакома.
И хотя, господин президент,
Есть известье из Белого дома —
Вы на отдыхе в данный момент,

Я письмом из Ханоя нарушу
Ваш и так ненадежный покой.
Рвется все, что на сердце, наружу,
Дипломат из меня никакой.

Днем и ночью бомбят ваши парни,
Но хочу в первых строках письма
Вас порадовать:
Вы — популярны,
Во Вьетнаме известны весьма.

Ваше имя здесь все повторяют,
Лишь о вас здесь народ говорит:
«Джонсон» вылетел,
«Джонсон» стреляет,
«Джонсон» падает,
«Джонсон» горит.

И останетесь вы знамениты
Тем, что вляпались в эту войну,
Что две тысячи «джонсонов» сбиты
(Те, что живы,— конечно, в плену).

Осторожно!
Земля эта жжется,
Прикасаться не следует к ней.
Ну, а то, что под кличкою «джонсон»
Нынче каждый из ваших парней, —

Это все уже было однажды,
Как потом — Нюрнбергский процесс,
И звался одинаково каждый,
Кто чужое захватывать лез.

Был немного наивен я раньше,
Но в Ханое молчать не могу.
Как вам спится в Техасе, на ранчо,
В воскресенье в семейном кругу?

Я слыхал, что вы набожны очень.
Вспоминайте, молясь по утрам:
Именуется «джопсоном» летчик,
Разносящий костел или храм.

Хватит!
Я понимаю, что лишне
Президента стихом донимать.
Только в этом послании личном
Я хочу пожалеть вашу мать,

Это будет уместно, пожалуй,—
Горю не посочувствовать — грех,
Вот скольких сыновей нарожала,
И оплакивать надо их всех.

Извините за грустные мысли,
Но я должен добавить еще,
Что страну эту, как коромысло,
Поднимает весь мир на плечо.

Как позвоночник —
Сквозь весь Вьетнам
Дорога номер один.
Пылают деревни по сторонам.
Обгон. Давай погудим.

В опасную зону меня несет
Среди мезозойских глыб
Железный ульяновский вездеход,
Который зовется джип.

Сиденья и поручни горячи,
Пыль солона на вкус.
Как малые спутники, светлячки
Берут параллельный курс.

Не новая тема — выбор дорог,
Но выбрать себе маршрут,
По правде сказать,
Не всегда я мог
Такой, чтобы в меру крут.

Дорога нас выбирает порой.
Мечты о покое — в прах!
И выясняется, что герой —
Трус, победивший страх.

И только себя не жалевший прав!
И вмиг исчезает сон,
Когда под колесами —
Переправ
Бамбуковый ксилофон.

Товарищ жизнь
И гражданка смерть,
Мы вас в дыму разглядим.
Испытан бомбами каждый метр
Дороги номер один.

Пути безопасней, должно быть, есть.
(В огонь? Ищи дурака!)
Но слишком долог будет объезд,
А жизнь ведь так коротка.

И кажется мне
В смятении чувств,
Что с юности
До седин
Я еду, шагаю, ползу и мчусь
Дорогой номер один.

Ночной аэродром Залам.
В руках друзей цветы, винтовки.
Печаль с тревогой пополам —
Конец моей командировки.
Теперь Китай перелетишь,—
Тьфу-тьфу, не сглазить! —
Будешь дома...
Да вот и здесь сегодня тишь
И не бомбят аэродрома.

Опять мне в жизни повезло.
Зачем же сердце дышит глухо?
Допустим, было тяжело,
Но завтра — хуже заваруха.
А как же это без меня?
А как же я без вас, в покое,
Моя вьетнамская родня,
В земле или воде — по пояс?

Отлет!
На паспорте — печать,
Но время так неловко длится.
Молчат привыкшие молчать
Советские специалисты.
Я вашим женам позвоню,
Скажу, что живы и здоровы.
А то, что десять раз на дню
Тревога,—
Ясно — им ни слова.

Китаец к небу подрулил,
И мы взлетаем в брюхе «ила».
Он беззащитен и уныл,
Как муха, влезшая в чернила.
А на душе светлым-светло
Ото всего пережитого:
Там, в джунглях, вновь ко мне пришло
Огнем пропитанное слово.

Прощай, воюющий Вьетнам!
Мой кислород — твои победы.
Я напишу тебе.
Ведь нам
Вовек не оборвать беседы.