Евгений Долматовский - Товарищ мой

Я стою в раскаленной толпе португальцев,
Слышу голос оратора, жесткий, как жесть.
Поднимаю рогатку раздвинутых пальцев,
Повторяя за всеми торжественный жест.
Вилкой вверх указательный палец и средний
Образуют латинскую литеру V,
И она вместе с красной гвоздикой победной
Строит граждан в колонны, встает во главе.

Так два пальца раздвинуты не для обета —
Колокольный притих и рассеялся звон.
Эта буква — Виктория.
Это Победа!
Революцию празднует Лиссабон.
Демонстранты, шумны, веселы и ершисты,
Митингуют опять от зари до зари.
Я боюсь вашей радости!
Как бы фашисты
Не проникли в нее, чтоб взорвать изнутри.

До последних пределов натянуты нервы.
Враг свободы угрюмо за вами следит.
Он близ Порто проводит морские маневры,
Он, блокадой грозя, прекращает кредит.
А у вас руки подняты,
Пальцы разжаты.
Так Виктория ваша не будет сильна.
Вразнобой, кто куда, призывают плакаты,
Буква V над толпой.
Буква V на стенах.

Этим жестом мир ваших друзей озабочен:
Не подвел бы Виктории символ и знак.
Вместо пальцев раздвинутых нужен
Рабочий,
Грозно поднятый над головою кулак!

Мой друг, седой товарищ Жоакин.
(Мне кажется, все коммунисты седы...)
Со слов его я записал, каким
Был в Лиссабоне первый день Победы.

Жестикулируя, он рассказал,
Как майской вестью улица бурлила.
Понятно, что диктатор Салазар
Расстроен был падением Берлина,

Но вынужден с улыбкою кривой
Дозволить этой неразумной черни
Проститься со второю мировой
Войною
На проспектах в час вечерний.

Сквозь электрический горячий мрак
Несли прилежно агенты охраны
Надменных Штатов многозвездный флаг,
Владычицы морей усатый флаг
И сине-бело-красный флаг Марианны.

Сейчас их пронесут перед дворцом...
Но мы-то понимали,
Мы-то знали,
Кт о стал Победы истинным творцом,
Какое над Берлином реет знамя.

И я тогда пристроился легко
К трем агентам, улыбкой сбитым с толку,
И поднял к небу голое древко —
Ни кумача, ни бархата, ни шелка —

Три флага
И один пустой флагшток,
Как будто знамя искромсали пули,
Как будто в каждый красный лоскуток
Свою надежду люди завернули.

Я знаменосцем чувствовал себя,
На верность присягал живым и павшим.
А на древке,
Невидимый,
Сиял
Тот флаг, что на рейхстаг взносили ваши!

А после — новых десять лет тюрьмы,
А после — новых двадцать лет подполья.
А все ж тогда соединили мы
Победу вашу со своею болью!

Седые португальские глаза
И черные от кандалов запястья.
— С того момента,— Жоакин сказал,—
На тридцать лет я мужеством запасся.

В переулке рассохшемся, узком
И кривом, как бобовый стручок,
Вдруг меня окликают по-русски:
— Камарада, возьмите значок! —

Наваждение! Что это значит?
Здесь на русский был строгий запрет.
Но смеется растрепанный мальчик
С полной сумкой горячих газет.
— Здравствуй! Кто ты?
— Зовут меня Педро,
Звали запросто Петей у вас.

В переулке, наполненном ветром,
Вот какой я услышал рассказ:
Как нагрянули ночью солдаты,
Увели его мать и отца.
Был тогда он соседями спрятан,
А потом передали мальца
В тяжеленные руки матросов,
Поспешивших поднять якоря.
Воздержитесь от лишних вопросов,
О спасенье детей говоря.

Братство для коммунистов священно,
Так в истории было и есть,
Через тюрем толстенные стены
Долетит до товарищей весть:
Волноваться о детях не надо,
Русский лес их в объятия взял,
И шумят корпуса интерната,
Словно детский Интернационал.

Петя, Педро, ну вот ты и дома.
Час Победы. Фашизму — конец!
Встреча в гавани:
Будьте знакомы —
Это мама твоя и отец.

Все вокруг непривычно и странно.
Эти желтые стены стары,
И кудлатый кусок океана
В амбразуре увидишь с горы.
Лишь родившийся день этот светлый
В новых схватках отстаивать вам.

— А пока я друзьям твоим, Педро,
Пионерский привет передам.

О песне Свободы известно в казармах,
Магнитная пленка доставлена в студию.
Уже в Сантарене танкисты азартно
Сизалевой паклею драят орудия.
На танках пойдут в Лиссабон капитаны,
Когда эту пленку прокрутят по радио.
Условным сигналом, призывом к восстанию
Назначена песня по имени «Грандула».

Ее сочинителя Жозе Афонсо
Давно уже тайная ищет полиция.
Строка пробивается лучиком солнца:
«Народ лишь хозяин, моя смуглолицая!»
За песнею слежка, за песней охота,
Повсюду шпики расползлись, как тарантулы.
Но голосом армии,
Голосом флота
Ты станешь сегодня, мелодия «Грандулы».

Фашизм лютовал здесь почти что полвека.
Теперь уж нельзя ограничиться митингом.
Надломится он, как подгнившая ветка,
А может, хлестнет, распрямившись стремительно?
Пожалуй, не зная всей степени риска,
Готовые выйти на площадь парадную,
Немного похожие на декабристов,
Молчат офицеры в предчувствии «Грандулы».
Они в Мозамбике, Гвинее, Анголе
На мушке винтовок держали колонии.
На опыте горьком, позоре и боли
Взрастили готовность сердца опаленные.

Вперед, Революция! Время настало,
И музыка грянула, грянула, грянула —
В смятенном эфире,
Как голос восстанья,
Призывно звучит долгожданная «Грандула».

Я к песне причастен в Советском Союзе
И знаю, какая на рифме ответственность.
От имени авторов текста и музык
Позвольте мне Жозе Афонсо приветствовать.
К воротам дворцовым призвавшая танки,
Народ черноглазый волнуя и радуя,
Путем «Марсельезы»,
Путем «Варшавянки»
Шагай, португальская «Грандула».

Счастливый абсолютно
Советский офицерик,
Вдыхая гарь салюта,
Светло и чисто верит,
Что навсегда задушен
Фашизм
Вчера в Берлине.
И отпустило душу,
И горе отбурлило.

Таким я был наивным,
Такой я был простяга,
Умытый майским ливнем
На Шпрее, у рейхстага.

Ах, как я был доверчив!
Прошло всего три года,
И начал мистер Черчилль
Войну иного рода.
Он, правда, не решился
Рвануться из окопов,
Но снова тень фашизма
Простерлась над Европой.
В боренье — высь и бездна.
Из памяти могли ли
Так, запросто, исчезнуть
Испанские могилы?