Кирилл Померанцев - Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

А всё-таки в страдании есть смысл —
Таинственный и страшный смысл страданья:
Как птица, бьётся каторжная мысль
О ледяные стены мирозданья.

Но так же медленно встаёт луна,
И в царственном покое нерушимы
Над чёрною Голгофой тишина
И звёзды над сожжённой Хирошимой.

А за окошком — только кошки,
Великосветские коты,
Метафизические крошки
Онтологической мечты,
В которой нет ни категорий,
Ни силлогизмов, ни апорий, —
Всего, чем логика сильна
(И с нею — Александр Зиновьев)…

Но мне понятнее раздолье:
Рубить сплеча и пить до дна!

Вот почему наш мир трёхмерный,
С трёхмерной слякотью мозгов,
Мне кажется — пусть равномерной,
Но всё же участью скотов.

А может быть, совсем не надо
Надеяться, чего-то ждать
И клёны векового сада
С блаженной грустью вспоминать…

Быть может, лучшая награда —
Уметь забыть, уметь устать,
Уметь, как в детстве, крепко спать.

Автобусов зелёные зарницы,
Автомобилей ангельские сны…
Весна, весна! С весною не ужиться:
Пришла весна, и нет уже весны.

Влюбляются налево и направо,
Целуются в метро и не в метро.
И теплится Божественная Слава
Над стойкою соседнего бистро.

Близится вечер. Ну что ж, господа,
Жизнь прожита, изжит а навсегда.
Много, конечно, случиться б могло,
Да не случилось, не произошло.
Много надежд улетело в трубу.
Глупо теперь всё валить на судьбу.
Но, может быть, среди радужной тьмы
Плохо историю поняли мы?
Не разглядели?.. Ну что ж, господа,
Бог даст и так скоротаем года.
Наши, теперь уж немногие л е та,
В апофеозе вечернего света.

Бог увидал: «всё хорошо зело»,
И в день седьмой почил от дел творенья.
Но человек, его предназначенье —
Пройти сквозь мрак, отчаянье и зло.

Так день восьмой был создан во Вселенной,
День грешников и блудных сыновей,
Дабы по истечении всех дней
Была на небе радость совершенней.

Богоносец… Скорей чертоносец,
Зачумлённый блатною судьбой,
Гениальный беспутный уродец.
И вот всё же — ты мой, а я — твой.

Погляди, что ты сделал с собою
В мёртвой хватке за будущий рай,
Как покрыл планетарной тюрьмою
Свой бескрайний, безвыходный край.

О, святая, немая бездонность
Пустоты эмигрантского дня…
Я в тебе, ты — моя обречённость,
Ты во мне — обречённость твоя.

Бывает так: встаёт тревога,
Глухая спутница тоски,
И щупальцами осьминога
Сожмёт холодные виски.

И в тишине почти могильной,
Подушку нервно теребя,
Неисправимый и бессильный,
Ты встретишь самого себя

Лицом к лицу: все помышленья,
Каким ты стал, каким мог быть.
Чтоб с сладострастьем отвращенья
Всё оправдать и всё простить.

Был некий день. Я шёл, блуждая
Дорогой вечной мерзлоты,
Уже почти не различая
Границы яви и мечты.

Всё было непривычно ново,
Стирался прошлого итог…
И вдруг: «В начале было Слово,
И это Слово было Бог!»

Быть может, на другой планете
Иль на какой-нибудь звезде
Не знают маленькие дети
О холоде и о нужде.

И если правда во вселенной
Есть мир, не ведающий зла,
Где радость каждая нетленна
И каждая душа светла,

То это вечное сиянье —
О, знаете ли вы о том? —
Земным обязано страданьям
Своим небесным торжеством.

Быть может, на другой планете
Иль на какой-нибудь звезде
Не знают маленькие дети
О голоде и о нужде,

И херувимы величаво
Средь мирового торжества
Поют немеркнущую славу
Неведомого Божества.

И это дивное сиянье, —
О, знаете ли вы о том? —
Земным обязано страданьям
Своим небесным торжеством.

В вечерний предзакатный час,
Когда и сердце бьётся глуше,
Мне страшно вглядываться в вас,
О, человеческие души.

Мне кажется, что вся земля,
Со всей набухшею в ней кровью,
Со всей тоской, со всею болью,
Застенком стиснула меня.

Как будто пробили куранты
Отбой надеждам и мечтам,
И я, как тень, плетусь за Дантом
По девяти его кругам.

В каком-то полуобалденье,
Не то в аду, не то в бреду,
Вдруг, словно головокруженье,
Ложится звёздное смиренье
На золотую ерунду.

Бежит минута за минутой
Блаженной микротишины,
И кажется мне почему-то,
Что все мы будем спасены.

В ногах такая же усталость,
И так же горбится спина.
А жизнь? Что — жизнь?
Такая малость,
И всё-таки она нужна.

Нужна, чтобы испить до дна
Нам уготованную чашу,
Распутицу земную нашу
От древа райского вкусить

И жизнь в проклятье превратить.

В этот день я когда-то родился…
Но постойте. Здесь что-то не то.
Неужели я жить согласился
В этом виде и в этом пальто?

Или кто надо мной насмеялся —
Обещал, а потом испугался,
А потом…
Но не всё ли равно,
Если знать ничего не дано.

Вот и всё…
                    — волшебное решенье.
Страшновато только:
                    ну, а вдруг
Не конец потом, а продолженье,
И всё тот же там порочный круг,
Те же сны, такие же желанья,
Тот же спор с безжалостной судьбой.
И не стать проклятому сознанью
Никогда блаженной пустотой.