Николай Доризо - Избранные произведения. В.2-х томах. Т. 1. Стихотворения. Песни

О космос!.. В той далекой звездности
Я не был — грешный и земной,
Но — черт возьмн! — летали в космосе
Стихи, написанные мной.
Их Николаев взял в ракету,
Чтоб на досуге почитать,
И двести с лишним раз планету
Им выпал жребий облетать.
На миг явившись к нам по вызову,
Ответив центру на сигнал,
Он томик мой
по телевизору
Земному шару
показал.
Мой век, не знающий предела…
Когда, в какие времена
Случалось так, чтоб залетела
Книжонка
в космос
Хоть одна!
Пишу, как будто сказку выдумал,
Как будто волю дал мечте,
Мне б даже Пушкин позавидовал,
Верней, не мне —
Той высоте.
В одном мое большое бедствие,
Одной встревожен я бедой —
Как мне добиться соответствия
Моих стихов
с той высотой?

Писал стихи, опаздывал.
Их так ждала редакция!
Попался том Некрасова,
И с ним не смог расстаться я!

Своих стихов не хочется.
Померкло их значение.
Нет бескорыстней творчества,
Чем вдохновенье чтения.

Он в этот день писал свою «Полтаву»,
Он был полтавским боем оглушен.
Любовь мирскую, бронзовую славу —
Он все забыл: писал «Полтаву» он.

Всю ночь ходил по комнате в сорочке,
И все твердил, все бормотал свое.
И засыпал на непослушной строчке
И просыпался на плече ее.

Вдруг за спиною двери загремели,
И в комнату заходят господа:
— Вас ждет Дантес, как вы того хотели.
Дуэль сегодня или никогда!

Что им ответить, этим светским сводням?
И вдруг он стал беспомощным таким…
— Потом! Потом! Но только не сегодня,
Я не могу сегодня драться с ним.

Они ушли. А он кусает губы.
— Ну, погодите, встретимся еще! —
И вновь в ушах поют «Полтавы» трубы,
И строки боем дышат горячо.

Летят полки на приступ, как метели,
Ведомые стремительным пером…
В рабочий день не ходят на дуэли
И счеты с жизнью сводят за столом

…Мы побеждаем. Нами крепость взята.
Победой той от смерти он спасен.
Так было бы, я в это верю свято,
Когда б в тот день писал «Полтаву» он.

Нет, жив Дантес. Он жив опасно,
Жив, вплоть до нынешнего дня.
Ежеминутно, ежечасно
Он может выстрелить в меня.
Его бы век назад убила
Священной пули прямота,
Когда бы сердце, сердце было
В нем,
А не пуговица та!
Он жив, и нет конца дуэли,
Дуэли, длящейся века,
Не в славной бронзе,
В жалком теле
Еще бессмертен он пока.
Бессмертен
похотливо,
жадно,
Бессмертен всласть,
Шкодливо, зло.
Скажите: с кем так беспощадно
Ему сегодня повезло?
Он все на свете опорочит
Из-за тщеславья своего.
О, как бессмертно он хохочет —
Святого нету для него!
Чье божество, чью Гончарову,
Чью честь
Порочит он сейчас?
Кого из нас он предал снова,
Оклеветал кого из нас?
Он жив. Непримиримы мы с ним.
Дуэль не место для речей.
Он бьет. И рассыпает выстрел
На дробь смертельных мелочей.
Дантесу — смерть.
Мой выстрел грянет
Той пуле
пушкинской
вослед.
Я не добью — товарищ встанет.
Поднимет хладный пистолет.

Как девочка, тонка, бледна,
Едва достигнув совершеннолетья,
В день свадьбы
знала ли она,
Что вышла замуж
за бессмертье?
Что сохранится на века
Там, за супружеским порогом,
Все то, к чему ее рука
В быту коснется ненароком.
И даже строки письмеца,
Что он писал, о ней вздыхая,
Похитит
из ее ларца
Его вдова.
Вдова другая.
Непогрешимая вдова —
Святая пушкинская слава,
Одна
на все его слова
Теперь имеющая право.
И перед этою вдовой
Ей, Натали, Наташе, Таше,
Нет оправдания
живой,
Нет оправданья
мертвой даже.
За то, что рок смертельный был,
Был рок
родиться ей красивой…
А он
такой
ее любил,
Домашней, доброй, нешумливой.
Поэзия и красота —
Естественней союза нету.
Но как ты ненавистна свету,
Гармония живая та!
Одно мерило всех мерил,
Что
он
ей верил.
Верил свято
И перед смертью говорил,—
Она ни в чем не виновата.

Как мог при жизни
Он сказать такое?
А он сказал
Такое о себе.
Быть может, в час
Блаженного покоя?
А может быть, в застольной похвальбе?

Уверенный в себе,
Самодовольный,
Усталый
От читательских похвал?
Нет!
Эти строки
С дерзостью крамольной,
Как перед казнью узник,
Он писал!

В предчувствии
Кровавой речки Черной,
Печален и тревожно одинок:
«Я памятник воздвиг себе нерукотворный…» —
Так мог сказать
И мученик
И бог!

Мне всегда не хватает минуты.
Утром, вечером из-за нее
Я нелепо ломаю маршруты,
Как щепу о колено свое.

Я кручусь сумасшедшею белкой
В циферблате железного дня;
Я спешу за минутною стрелкой.
Но уходит она от меня.

В лихорадочной этой погоне
Гаснут запахи, звуки, цвета.
И Толстого крестьянские кони
Обгоняют мои поезда.

Популярность шумна и
изменчива.
По натуре она такова.
Только слава —
надежная женщина,
Но она
не жена,
а вдова.

Пусть крошатся,
как в пальцах мел,
года
И пусть
не так уж много
их осталось.
В нас что-то
не стареет
никогда,
И, может, потому
страшна
нам старость.

Мелькнет такое
в проблесках зрачка
Или в морщинке,
вычерченной тонко,
Что я
в ребенке
вижу старика,
А в старике
вчерашнего ребенка.

Скрытая зависть —
Ненависть,
Злобное мщенье.
Явная зависть —
Это почти поклоненье.

Работа
зависти
мешает.
Она
спасает нас
от зла.
Из всех на свете пчел
не жалит
Лишь
меда полная
пчела.

Скрывай от всех
свои печали,
На людях
мрачным не бывай.
От всех скрывай их.
Но вначале
От самого себя
скрывай.

Даже бедой
не спеши
пренебречь.
Жизнь —
как решенье задачи.
Из неудачи
Сумей ты извлечь
Корень удачи.

Для старых поэтов,
Которым всю жизнь
Не везло,
Опасен почет
И опасны награды,
Как хлеб
Для дистрофика
После голодной блокады,
Опасно
Признанье,
Когда оно поздно пришло.